Разговор тянулся вяло, глядя на голые полы и грубые оконные рамы, Дон говорила, что это «потрясающе». Саншайн навалила себе на колени кучу чумазых мишек и металлических машинок. «Это медведь, а это машинка», – показывала она, словно гостья прибыла из страны, где игрушек не существует.
Наконец тетушка водрузила перед Куойлом ароматный пирог.
– Ну, племянник, разрезай и раскладывай по тарелкам.
Она зажгла свечи – язычки пламени были невидимы в конусе солнечного света, падавшем на стол, но запах воска чувствовался, – принесла глубокое блюдо с салатом из горошка и лука-порея.
– Позвольте, я вам помогу, – предложила Дон, привстав, – подол ее юбки придавливала ножка стула. Но помощь не требовалась. Ее голос отозвался гулким эхом в пустой комнате.
Куойл проткнул корочку на пироге специальным алюминиевым ножом. Банни сунула вилку в пламя свечи.
– Не делай так, – сказала тетушка угрожающе. Отрезанный кусок пирога перекочевал с дымящегося блюда на тарелку Дон.
– О, лобстер? – воскликнула она.
– Да, он самый, – тетушка. – Пирог с лобстером, сладкий, как пончик.
Дон, постаравшись сделать голос как можно более теплым и проникновенным, обратилась к ней:
– Агнис, я ограничусь салатом. Не люблю лобстеров. Еще с детства. Нам давали с собой в школу сэндвичи с лобстером. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов не люблю. Они похожи на больших пауков. – Она попыталась изобразить смех.
Банни смотрела на поджаристую корочку и оранжевое мясо под ней на своей тарелке. Куойл сжался, приготовившись к крику, но никакого крика не последовало. Банни нарочито медленно прожевала кусок пирога и сказала:
– Обожаю мясо красных пауков.
Дон – Куойлу. Конфиденциально. Все, что говорила, она говорила возбужденно. Делая вид, что очень заинтересована:
– Совершенно ужасно, как эти люди поступили с Агнис. – На самом деле ей было совершенно все равно.
– Какие люди? – переспросил Куойл. Рука – на подбородке.
– Те, с гитлеровской яхты. Они ведь просто сбежали.
– Как это? – Куойл обернулся к тетушке.
– Да, похоже, меня надули, – ответила она, пламя гнева полыхнуло в ее лице. – Мы повезли на яхту готовые банкетки и все стулья, кроме двух, все как положено. А они смылись. Яхта ушла. Отчалила под покровом темноты.
– А ты не можешь выследить их по регистрационным записям движения судов? Яхта ведь уникальна в своем роде.
– Хочу немного подождать, – ответила тетушка. – Подождать и послушать. Вероятно, была какая-то причина, по которой они вынуждены были срочно сняться с якоря. Болезнь. Или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, она. Деньгами владеет она. Или она вдруг вспомнила, что записана к парикмахеру в Нью-Йорке. Это ведь такие люди. Поэтому-то я тебе пока ничего и не сказала.
– А ты выполняла для них заказы раньше, в Штатах? Тогда у тебя должен быть их адрес.
– Да, несколько лет назад я обивала для них диваны. Но все бумаги находятся там, на Лонг-Айленде. В хранилище.
– Я думал, ты все отправила сюда, – сказал Куойл, отмечая про себя пустоту комнат, недостаток мебели, которая, по ее словам, уже идет сюда морем. А ведь прошло уже два месяца.
Дон заметила, что губы у него масляные от пирога с лобстером.
– Всему нужно время, – сказала тетушка. – Рим не сразу строился.
Снаружи поднялся ветер, гудевший в тросах. Банни – у окна.
– Кто хочет поиграть в карты? – спросила тетушка, потирая руки и щурясь, как театральный злодей, карточный шулер.
– А вы умеете играть в «четверки»? – спросила Дон.
– Девочка, – восхитилась тетушка, – так ты знаешь эту игру! – Она мимоходом взглянула на шкафчик, в котором держала бутылку виски. Сейчас она готова была зубами откусить ее горлышко.
19. Прощай, «Приятель»
Иногда Терт Кард доводил всех так, что лучше было убраться подальше. Стоял жаркий безветренный день – короткий промежуток затишья между двумя воюющими погодными фронтами. Все втиснулись в пикап Билли и отправились в «Удачу рыбака», в Якорном когте, поесть рыбы с жареной картошкой – подальше от Терта Карда, который без конца чесался обеими руками. У него был зуд под мышками.