Корабельные новости

Следователи считают причиной взрыва утечку пропана, который за ночь скопился в большом количестве и взорвался в момент, когда Сэм Нолли вкручивал новую лампочку.

Ярусник был спущен на воду менее двух недель назад, в день бракосочетания Сэма и Хелен (Боддер) Нолли.

– Какая жалость, – сказал Билли.

– Неплохо, – отозвался Натбим. – Джеку понравится. Кровь, корабли, взрывы… – Он посмотрел на часы. Все встали. Какая-то бумажка, гонимая ветром, пролетела вдоль пристани и легла на воду.

Билли прищурился.

– Значит, в субботу утром, – сказал он Куойлу. Глаза – как осколки голубого неба.

Обратно, к Терту Карду, в тесный офис. Над их головами скопления облаков смешались, приобретя рисунок мелкозернистых свитков, оставляемых на песке приливом.

Билли и Натбим двинулись к машине, а Куойл с минуту задержался на растрескавшейся дороге. Длинная линия горизонта, комковатое море, бьющееся о берег со звуком вращающейся двери, которая открывается – закрывается, открывается – закрывается…

20. Остров Зоркий

Пират и «Веселый корабль»

Один пират, у которого оказалось больше пленников, чем мог вместить его корабль, нагрузил ими полную шлюпку и, привязав ее к корме, спустил на воду.

Все ножи были у пленников отобраны, а лодка привязана к корме двойной петлей. Сцепное кольцо заднего конца троса было прикреплено к кормовому рым-болту. Выбленочные узлы завязаны вокруг каждой банки на шлюпке, и трос, пропущенный через блок, шел сквозь дугу рым-болта дальше – к палубе. Пленникам сказали, что они могут бежать, если сумеют.

Но как тут суметь?

Книга узлов Эшли

Куойл – в скифе Билли Притти. Старик проворно соскочил в лодку, сунул пластиковую сумку под сиденье и дернул веревку. Мотор завелся и – у-у-у-у! – взревел, как труба. Позади лодки с шипением вспенился кильватерный след. Билли нырнул в фанерный ящик, выкопал из него какую-то хитроумную пластмассовую штуковину коричневого цвета, пристроил ее в уголке и сел, опершись на нее спиной.

– Уф, это лучший друг моей поясницы – поддерживает позвоночник и создает удобство.

Говорить было не о чем. Горизонт – в мглистой пелене. Небо – пластина перламутра, и сквозь нее просачивается разреженная желтизна. Ветер задувал Куойлу в рот, трепал и рвал ему волосы.

– Это Баран и Ягненок, – сказал Билли, указывая на две скалы у другого берега пролива. Вода перекатывалась через них.

– Мне нравится, что у скал есть имена, – сказал Куойл. – Возле мыса Куойлов тоже есть одна…

– А-а, это Гребешок.

– Точно, ее рваный гребень похож на зубцы расчески.

– На той скале двенадцать зубцов. По крайней мере, раньше было. Ее назвали так же, как когда-то выпускавшиеся серные спички. Их было по двенадцать на одной общей планке – как на гребешке. Когда было нужно, одну отламывали. Они жутко воняли серой. Их еще называли вонючками – гребешок вонючек. У мыса Куойлов есть несколько знаменитых рифов и скал. Например, Плюшки – как будто на дне стоит блюдо, а на нем, как плюшки, разложены небольшие острые камни, чуть прикрытые водой. Это к северу от Гребешка. Прямо напротив мыса есть Лайка. Если посмотреть с нужной точки, скала точь-в-точь напоминает большую эскимосскую ездовую собаку, сидящую на воде, голова поднята, как будто пес осматривается. Когда-то считалось, что он ждет кораблекрушения, а тогда оживает, плывет к кораблю и пожирает несчастных тонущих людей.

«Банни, – подумал Куойл, – никогда не надо показывать эту скалу».

Билли надвинул кепку на лоб, чтобы защитить глаза от солнца.

– Ты еще не познакомился со стариком Ноланом?

– Нет. Кажется, я его однажды утром лишь видел издали, в старой моторной дори.

– Да, это он. Странный тип. Все делает по старинке. Не берет пособия по безработице. Хороший рыбак, но живет очень бедно. Держится особняком. Сомневаюсь, что он умеет читать и писать. Он один из вас, представитель какой-то старинной ветви рода. Тебе надо бы съездить в его хибарку, познакомиться.

– А я и не знал, что у нас есть родственники, которые продолжают здесь жить. Тетушка говорила, что все разъехались или поумирали.

– Тут она ошибается. Нолан жив-живехонек и, как я слышал, вбил себе в голову, что дом принадлежит ему.

– Какой дом? Наш? Тетушкин дом на мысу?

– Вот именно.