И внезапно отчетливо представил себе отца, увидел дорожку жеваной вишневой кожицы, ведущую из сада по краю лужайки, там, где отец ходил, поедая вишни. Он был помешан на фруктах. Куойлу припомнились розовато-коричневые груши особого сорта, размером и формой напоминавшие финики, отец выгрызал – как будто выклевывал – из них мякоть. Запах фруктов постоянно витал в доме, огрызки и шкурки переполняли пепельницы, голые веточки от винограда, персиковые косточки, словно куриные мозги, валялись на подоконниках, банановая кожура – как перчатка, в машине на приборном щитке. В подвале, на верстаке, среди опилок, скапливались мириады семечек и ореховых скорлупок, вишневых косточек и косточек от фиников, напоминавших межпланетные корабли. Холодильник, забитый клубникой… А в июне отец припарковывал машину на обочине проселочной дороги и, ползая на коленях, выбирал из травы ягоды земляники. Пустые черепные своды грейпфрутовой кожуры, треснутые глобусы мандариновых шкурок…
Другие отцы брали сыновей на рыбалку и в походы, а Куойла с братом водили в экспедиции за черникой. Они плакали и злились, когда отец исчезал в кустах, оставляя их на палящем солнце с пластмассовыми ведерками в руках. Однажды его брат, у которого лицо распухло от слез и комариных укусов, набрал только полтора-два десятка ягод. Когда отец, сгибаясь под тяжестью двух наполненных до краев ведер, подошел к нему, он зарыдал и, тыча пальцем в Куойла, сказал, будто тот отнял у него все ягоды. Лжец. Куойл набрал тогда полкварты, и дна в его ведре видно не было. Но отец отломил ветку от ближайшего куста и отхлестал его ею, как кнутом; при первом же ударе ягоды дождем посыпались у Куойла из ведра. По дороге домой он разглядывал в ведрах черники зеленых червячков, вонючих лесных клопов, муравьев, тлю, хромоногих паучков, карабкающихся по черенку к ягоде, и изумлялся. Задняя поверхность бедер у него горела огнем.
Отец проводил в саду многие часы. Сколько же раз, думал Куойл, он, опираясь на тяпку и глядя на грядки стручковой фасоли, говорил: «Какая же у нас тут жирная земля, парень». Тогда Куойл считал это иммигрантской патриотической сентиментальностью, но сейчас, сравнивая землю, на которой прошло его детство, с этими голыми, выбеленными солью камнями, усомнился в своей тогдашней правоте. Его отец был в восторге от мягкой земли. Ему бы стать фермером. Запоздалая догадка.
Билли Притти словно подслушал его мысли.
– По правде говоря, – сказал он, – мой отец должен был стать фермером. Он же был мальчиком из Дома и уже направлялся в Онтарио, чтобы наняться на ферму.
– Из Дома? – Для Куойла это выражение ничего не значило.
– Ну, из детского дома. Часть детей там сироты, часть – из семей, которые не могут их содержать, ну, или такие, которые живут на улице. Из Англии и Шотландии их тысячами отправляли на кораблях в Канаду. Мой отец был сыном печатника из Лондона, но у них была огромная семья, и их отец умер, когда моему будущему отцу было только одиннадцать лет. Поскольку был сыном печатника, он очень хорошо умел читать и писать. Тогда его фамилия была не Притти. Он урожденный Уильям Энкл. У его матери на шее сидели мал-мала меньше, поэтому его она отдала в Дом. Тогда такие дома существовали по всему королевству. Может, и сейчас существуют. Дом Барнардо, Дом Сирса, Национальные детские дома, Дом Фегана, детская служба англиканской церкви, детские дома при каменоломнях. Мой отец жил в Доме Сирса. Ему показали фотографию, на которой мальчики собирали большие красные яблоки в солнечном саду, сказали, что это – Канада, и спросили, хочет ли он туда поехать. Он рассказывал нам, какими сочными выглядели те яблоки на фотографии. И он сказал – да.
А спустя несколько дней он уже плыл на корабле «Арамания» в Канаду. Это был тысяча девятьсот девятый год. Ему дали небольшой жестяной баульчик с кое-какой одеждой, Библией, зубной щеткой, расческой и фотографией преподобного Сирса с автографом. Он часто рассказывал нам о том путешествии. На борту было триста четырнадцать мальчиков и девочек, все они пожелали помогать фермерам. Он говорил, что многим из них было всего по три-четыре года. Они понятия не имели, что им предстоит, куда их везут, и были просто маленькими беспризорниками, посланными за границу и обреченными на жизнь сельских рабов. Мой отец долго поддерживал связь с теми, с кем подружился на корабле и кому посчастливилось выжить.
– Выжить в чем?