Корабельные новости

Один из тех мальчиков, Льюис Торн, никогда не имел собственной постели, вынужден был спать на заплесневелой соломе, у него вообще не было обуви, он ходил, обернув ноги тряпками. Кормили его картофельными очистками да сухарями – тем, что давали свиньям. Били каждый день, пока его тело не покрылось синяками всех цветов темной радуги: желтыми, красными, зелеными, синими и черными. Работал он от темна до темна, в то время как фермерские отпрыски ходили в школу и развлекались. Волосы у него отросли ниже плеч, свалялись в колтуны и завшивели. Он пытался подреза́ть их серпом. Можешь себе представить, как это выглядело. Он был грязным и запаршивевшим. Но хуже всего было то, как они над ним насмехались, как презирали его за то только, что он был «мальчиком из Дома», как глумились, в какой ад превращали его жизнь. В конце концов его обманули, не заплатив даже тех ничтожных денег, какие обещали, и выгнали из дома посреди суровой онтарийской зимы. А ему было всего тринадцать. Он перешел к другому фермеру, который оказался еще хуже, если это вообще возможно. Ни разу за все те годы, что он корячился на фермах – а он, поскольку не умел ничего другого, рабствовал на них, пока не погиб из-за несчастного случая, когда ему едва исполнилось двадцать, – никто не сказал ему ни одного доброго слова с того самого момента, как он сошел на берег в Монреале. Он писал моему отцу, что только его письма удерживают его от самоубийства. Чтобы вести переписку, ему приходилось красть бумагу. Он собирался перебраться на Ньюфаундленд, но погиб прежде, чем успел это сделать.

Двое других оказались не менее несчастны. Помню, как отец, прикорнув днем на кушетке и вытянув усталые ноги, рассказывал нам о тех бедных одиноких мальчиках, страдавших в рабстве у жестоких канадских фермеров, и приговаривал: «Благодарите Бога, что живете в этой тихой гавани».

Всех своих детей отец научил читать и писать. Зимой, когда заканчивался сезон рыбной ловли и метели окутывали остров, отец устраивал школу в кухне нашего старого дома. Да, всех детей острова он обучил бегло читать и хорошо писать. А если у него заводились какие-то деньги, он выписывал для нас книги. Никогда не забуду: это было незадолго до его смерти от туберкулеза – стоял ноябрь тридцать третьего года, мне было тринадцать. Трудное, очень трудное время. Ты даже представить себе не можешь. Так вот, осенним рейсом почтовое судно доставило отцу большой деревянный ящик. Заколоченный гвоздями. Чудовищно тяжелый. Он не стал его открывать, берег для Рождества. Мы по ночам не спали, все думали: что же там может быть, в этом ящике? Воображали себе все, что только можно, за исключением того, что в нем оказалось. В день Рождества ящик оттащили в церковь, и все, стоя вокруг, вытягивали шеи, чтобы увидеть, что внутри. Папа со скрежетом вытащил гвозди и – вот оно: ящик был набит книгами. Должно быть, их было штук сто, в том числе детские книжки с картинками и огромная, в красном переплете, книга о вулканах, которая на всю зиму приковала наше внимание. Это был труд по геологии, и в нем – куча информации. В последней главе рассказывалось об истории вулканической деятельности на Ньюфаундленде с древних времен. Тогда все мы впервые увидели слово «Ньюфаундленд» напечатанным в книге. Мы прямо загорелись – для нас это была интеллектуальная революция! О наших родных местах рассказывается в книге! Понимаешь, мы-то думали, что мы одни во всем мире. Единственным разочарованием оказалась кулинарная книга. В ней не было рецепта ни одного блюда, которое можно было бы приготовить из того, что имелось в наших «закромах».

Не знаю, как отец заплатил за все эти книги, а может, их ему подарили или еще что. Один из тех трех мальчиков, с которыми он переписывался, уже будучи взрослым, переехал в Торонто и стал лифтером. Это он выбрал книги и послал их. Может, он и заплатил за них сам. Я этого так и не узнал.

Деревянная табличка блестела свежей краской – буквы стали четкими, черными.

– Уж не знаю, попаду я сюда в следующий раз на своих ногах или лежа. Хорошо бы, чтобы на моем надгробии надпись вырезали поглубже, потому что подкрашивать ее каждые несколько лет будет некому, кроме нескольких племянников и племянниц, но они живут в Сент-Джонсе.

Куойла заинтересовал Уильям Энкл.

– А что означает то, что говорил твой отец о высокой спокойной женщине? Ты сказал это об Уэйви Проуз. Повторил то, что говорил твой отец. Это из стихотворения или из пословицы?

– Ах, это! Понимаешь, отец говорил, что в сердце каждого мужчины живут четыре женщины. Дева в лугах, Дьявольская любовница, Стойкая женщина и Высокая спокойная женщина. Так он говорил. А что это значит, я не знаю. И не знаю, откуда он это взял.

– Ты не был женат, Билли?

– Между нами говоря, была у меня зазноба, но я не хотел, чтобы кто-нибудь об этом знал.

Рука Куойла метнулась к подбородку.

– Половины из того, что несут о сексе Натбим и Терт Кард, я даже не понимаю. Не знаю, что они имеют в виду, – признался Билли.

Что он знал, так это то, что формой напоминают листья – женщины, а падают – мужчины.