Корабельные новости

Ночью снова явилась Старая ведьма, оседлала и взнуздала Куойла. Ему опять приснилось, что он там, на том кошмарном шоссе. Хрупкая фигурка под эстакадой с умоляюще протянутыми руками. Петал, истерзанная, вся в крови. С какой диковинной скоростью он переносился в прошлое. Он жал на тормоза, но они не работали. Он просыпался на несколько минут, нога его была напряжена, как будто вдавливала изо всех сил педаль тормоза, шея в холодном поту. Ветер стонал в тросах, прикреплявших дом к скале, этот звук навевал чувство безнадежной покинутости. Но он натянул спальный мешок на голову и заснул снова. Он уже привык к ночным кошмарам.

К воскресному полудню статья о Плимсолле была готова, и Куойл ощутил потребность прогуляться. Он еще никогда не был на оконечности мыса. Когда он закрывал за собой дверь, шнурок с завязанными на нем узелками оторвался от засова и упал на землю. Он поднял его, сунул в карман и направился вдоль берега к самой дальней точке суши.

Ему пришлось перелезать через валуны величиной с дом, между которыми образовывались замкнутые влажные пространства-«комнаты» с полами, устланными водорослями. В расщелинах валунов застряли потерянные кем-то сети, растрепавшиеся и перепутавшиеся с водорослями и ракушками от мидий. С оставленных приливом водоемов взлетали чайки. Весь берег был усеян пустыми крабовыми панцирями, еще влажными от остатков крабьей плоти цвета ржавчины. По мере приближения к обрыву прибрежная полоска земли сильно сузилась. Дальше по ней идти было невозможно.

Поэтому он немного вернулся и взобрался на скалу, увенчанную мхом, словно мятым париком. Скала была изрыта глубокими промоинами. Прошел оленьей тропой на острие гранитного утеса, обрывавшегося в море. Справа ему открылась синяя окружность бухты Чокнутых, слева – каменистый берег, тянувшийся на много миль, до бухты Миски. Прямо перед ним расстилалась Атлантика.

Его ботинки цокали по голому камню. Он споткнулся о корень можжевелового куста, вмурованный в расщелину, заметил кварцевую «вену» на граните, похожую на застывшую молнию. Утес был испещрен трещинами и гребнями, ступеньками и ровными площадками. Далеко впереди он увидел пирамиду из камней и задумался: кто мог ее сложить?

Ему понадобилось полчаса, чтобы добраться до этой башни. Он обошел ее вокруг. Высота в три человеческих роста, на камнях – вкрапления лишайника. Построена очень давно. Вероятно, древними беотуками[70], исчезнувшими с лица земли, истребленными скуки ради китобоями и ловцами трески. Возможно, эта башня служила ориентиром для баскских рыболовов или мародеров Куойлов, заманивавших корабли на эти скалы с помощью ложных огней. Глухое уханье моря привлекло его к самой кромке обрыва.

Вот он, край земли, дикое место, которое, казалось, балансировало над пропастью. Никакого свидетельства человеческого присутствия, ничего – ни корабля, ни самолета, ни животного, ни птицы, ни предупредительного знака, ни буйка. Словно он был единственным человеком на всей планете. Бескрайность неба ревела у него в ушах так, что он инстинктивно воздел руки, чтобы защититься от нее. Ослепительные тридцатифутовые гребни бутылочного цвета обрушивались на камни, посылая пышную пену в бурлящие молочные озерца, на поверхности переливающиеся сливками. Даже здесь, в сотнях футов над морем, соленая взвесь разъедала глаза, и крохотные бусинки влаги оседали на лицо и куртку. Волны ударялись в берег гулким басом, каким гудит огонь в жарко пылающей печи.

Куойл начал спускаться по склону. Влажному и скользкому. Он шел медленно, взволнованный неистовой силой природы, пытаясь представить себе, каково здесь бывает в штормовую погоду. В сложном чередовании наступления воды на сушу и отступления от нее – как будто гигантское сердце, находящееся в центре Земли, отбивает два удара в сутки – продолжалась стадия отлива.

«Эти воды, думал Куойл, населены исчезнувшими кораблями, рыбаками, исследователями, ушедшими в глубину донных впадин, черных, как собачья глотка. Они кричат там, в этом соленом вареве. Викинги, идущие навстречу ветрам сквозь туман, ориентируясь на поляризованный свет[71], преломленный в солнечном камне. Эскимосы в лодках из шкур животных, ритмично вдыхающие и выдыхающие ледяной воздух, погружающие в воду обледеневшие весла; брызги замерзают на лету, лоснящийся вал поднимается, обрушивается, лодка рвется и спиралью идет на дно. Тысячелетние плавучие горы, отколовшиеся от ледников, зловещие, безмолвные; волны ударяются о них с обманчивым звуком прибоя, но никакого берега рядом нет. Туманные горны, приглушенные звуки выстрелов на берегу. Льды, приваривающие сушу к морю. Морозный туман. Облака, испещренные бликами света, отражающегося от водяных лужиц на поверхности льда. Ледяное сияние, искажающее все представления о размерах и расстояниях, искушающее миражами и иллюзиями. Редкое место на Земле».

Куойл поскользнулся на водоросли, предательски прилипшей к скале. Добрался до выступа, откуда, наклонившись, можно было увидеть мерцание омута внизу. Дальше идти было некуда.