Корабль-призрак

Впрочем, узникам из этой залы не грозила гибель. Тем, кому достались санбенито, предстояло пройти по городу в позорной процессии и принять некоторое наказание, но не более того, а те, кто по приказу тюремщиков облачился в самарии, были осуждены, но, признав себя виновными, убереглись от пожирающего пламени. Языки пламени на их одеждах были перевернуты, означая, что этим людям костер не грозит. Однако несчастные создания того не ведали, и по их лицам можно было догадаться, что они ожидают скорой и страшной смерти.

В другую залу по соседству приводили женщин. Там соблюдались те же порядки и тоже царили смятение и ужас.

Зато третья зала, уступавшая размерами первым двум, предназначалась для узников, которых приговорили к сожжению на костре. Именно туда в итоге провели Амину, и там она увидела семерых товарищей по несчастью, которых ожидала та же лютая смерть. Только двое были европейцами, прочие же – темнокожими рабами.

Рядом с каждым находился исповедник, внимательно выслушивавший признания. Монах подступил было и к Амине, но она взмахом руки отослала его прочь. Он сузил глаза, сплюнул на пол и проклял осужденную. Старший тюремщик принес одеяния для узников. Эти самарии отличались от других тем, что языки пламени на них смотрели вверх, а не вниз. Балахоны серого сукна выглядели мешковато, как одежда возчиков. На подоле, спереди и сзади, было грубо намалевано лицо осужденного в языках пламени и в окружении бесов и демонов. Ниже значилось преступление, за которое человека осудили. Также принесли колпаки, тоже с языками пламени, и надели всем восьмерым на головы, а в руки сунули по длинной восковой свече.

Амину и остальных бедолаг выгнали из камер среди ночи и продержали в зале несколько часов, пока инквизиторы готовились к шествию.

Наконец взошло ослепительно-яркое солнце, что немало порадовало инквизиторов, которым вовсе не хотелось, чтобы день церемонии во славу церкви был омрачен заволокшими небо тучами. Испытание веры призвано было показать, что инквизиторы строго соблюдали заповеди Спасителя, учившего милосердию, всепрощению и любви к ближнему.

Боже всемогущий! Радовались не только инквизиторы, но и тысячи зевак, собравшихся отовсюду, чтобы насладиться омерзительным зрелищем и отпраздновать казнь. Многими и вправду двигали слепая вера и предрассудки, но еще больше людей стеклось в Гоа из кровожадного любопытства и желания развлечься.

Улицы и площади, по которым должно было пройти шествие, заполнились зрителями уже с ночи. Балконы и окна украсили шелками, шпалерами и отрезами сукна, расшитыми золотом и серебром. На каждом балконе, у каждого окна толпились разряженные в пух и прах дамы и кавалеры, нетерпеливо дожидавшиеся, когда несчастных осужденных проведут по городу и отправят на костер. Человек вообще жаден до развлечений, а что для суеверных людей могло быть притягательнее аутодафе?

С восходом зазвонил колокол собора, и всех несчастных вывели в главную залу здания инквизиции, чтобы построить в нужном порядке. У двери, ведущей наружу, восседал на помосте великий инквизитор, окруженный знатью и богатейшими купцами. Рядом стоял секретарь, называвший по имени осужденного, которого проводили мимо, а следом он выкрикивал имя благородной персоны, и тот, кого назвали, тут же вставал бок о бок с жертвой. Таких сопровождающих именовали крестными, им полагалось сопутствовать осужденным на протяжении всего шествия, что почиталось высокой честью.

Вот шествие началось. Перво-наперво вынесли стяг ордена доминиканцев, ибо этот монашеский орден стоял у истоков инквизиции и притязал на то, чтобы непрестанно об этом напоминать. Далее двумя рядами шли монахи, на стяге которых был написано «Justitia et Misericordia»[91]. За ними шагали осужденные, числом около трехсот, каждый в сопровождении крестного, с зажженной восковой свечой в руках.

Первыми двигались те, чьи преступления сочли наименее тяжкими; они шли босые и с непокрытыми головами, в черно-белых саржевых одеяниях. За ними выступали грешники в санбенито, а дальше – осужденные в самариях с перевернутыми языками пламени.

Следом несли большое распятие с резным образом Спасителя, смотревшего вперед. Тем самым зрителям показывали, что осужденные перед распятием, на которых как бы взирал Иисус, не обречены на смерть, но те, кто идет позади, к кому Он обращен спиной, Им отринуты и не вправе ожидать спасения ни в этом мире, ни за гробом.

Далее шагали семеро товарищей Амины по несчастью, а сама она, как злейшая преступница, шла последней. За нею несли на длинных шестах пять фигур в одеждах приговоренных, с нарисованными языками пламени и демонами. Позади каждой фигуры имелся гроб со скелетом; они олицетворяли тех, кто скончался в темнице или под пытками и кого осудили уже после смерти и приговорили к сожжению на костре. Их скелеты собирались сжечь, как если бы это были живые люди.

За узниками и фигурами, воздетыми на шесты, двигались инквизиторы, фамилиары, монахи, священники, а также сотни кающихся в черных одеждах, прятавшие лица, но державшие в руках зажженные свечи.