Корабль-призрак

Пламя взметнулось к небесам, выше того столба, к которому была привязана жертва. Постепенно огонь угас. Когда от костра остались только немногочисленные тлеющие уголья, лишь почерневшие кости в цепях напоминали о некогда прекрасной и гордой Амине.

Глава 41

Минули годы с тех пор, как Амина претерпела мучительные страдания и была предана жестокой смерти. Настала пора снова вернуться к Филипу Вандердекену. Что с ним происходило? Он лишился рассудка. Порою его приходилось смирять кандалами и кулаками, порою же он вел себя мирно и тихо. Разум понемногу к нему возвращался, проглядывал, словно солнце сквозь тучи, а потом вновь куда-то прятался.

Так прошло много лет. Единственным, кто присматривал за ним и тоскливо ожидал, когда он придет в себя, был отец Матиаш, который, увы, скончался, не дождавшись исполнения своего последнего желания.

Дом в Тернезе давным-давно разрушился. Долгие годы он простоял пустым в ожидании хозяев, но в итоге наследники по закону завладели имуществом Филипа Вандердекена.

Даже сам образ Амины и ее участь изгладились из людской памяти, хотя картина с горящим костром и указанием преступления грешницы продолжала висеть, как было заведено инквизицией, в здании Святого суда, привлекая внимание случайных зрителей красотой жертвы.

Да, минуло много-много лет. Волосы Филипа поседели, прежде крепкое тело ослабло, и выглядел он много старше своих лет. Он окончательно пришел в себя, но былая бодрость духа пропала без следа. Утомленный жизнью, он желал лишь одного – исполнить свое предназначение и умереть.

С реликвией он не расставался. Когда его выпустили из приюта для душевнобольных, то снабдили деньгами на возвращение домой. Увы, у него больше не было ни родины, ни дома. Не имелось такого места, куда он хотел бы попасть. Спасти душу отца и окончить свои дни – вот и все, к чему он стремился.

Очередной корабль готовился отплыть в Европу, и Филип Вандердекен взошел на его борт, равнодушный к тому, куда, собственно, направляется судно. Возвращаться в Тернез он не собирался. Для него была невыносима сама мысль о том, чтобы вернуться туда, где когда-то он был счастлив. Образ Амины навсегда запечатлелся в его памяти, и он с нетерпением ожидал того мгновения, когда сможет воссоединиться с супругой в обители вечного блаженства.

Помутнение рассудка спало неожиданно, как будто он пробудился от нескончаемо долгого сна. Филип больше не был, как прежде, ревностным католиком, и всякое размышление о вере неизменно возвращало его к воспоминаниям об ужасной судьбе Амины. Однако он цеплялся за ладанку с реликвией, в которую – лишь в нее одну! – продолжал верить. Она стала для него богом и вероучением, если угодно, всем на свете, этаким пропуском для себя и для отца в иной мир, тем средством, с помощью которого он рассчитывал вновь обрести Амину.

Часы напролет он просиживал, сжимая ладанку в пальцах или разглядывая, и припоминал события своей жизни, от кончины матери и первой встречи с Аминой до жуткой ее казни. Реликвия сделалась для него вместилищем бытия, и с нею он связывал все свои надежды на будущее.

«Когда же, ну когда же это случится?!» – таков был вопрос, который он не переставал себе задавать. Благословен будет тот день, когда он наконец покинет земную юдоль скорби и очутится там, где обретают покой истомившиеся.

Корабль, на котором плыл Филип, именовался «Ностра сеньора да Монте»[92]. Этот бриг водоизмещением триста тонн направлялся в Лиссабон. Капитан, старый португалец, был человеком весьма суеверным и большим любителем пальмовой водки, арака – вещь удивительная для его соотечественников.

Стоя на корме в час отплытия из Гоа, Филип с сердечной болью разглядывал шпиль собора, в котором некогда осудили его жену, когда кто-то тронул его за локоть. Он резко обернулся.

– Ба, товарищ по плаванию! – произнес хорошо знакомый голос. Это был Шрифтен!

За минувшие годы лоцман ничуть не изменился, как будто время не имело над ним власти, а его единственный глаз смотрел привычно строго.

Филип невольно поежился, не столько от неожиданности, сколько от воспоминаний, вызванных внезапным появлением лоцмана. Впрочем, он мгновенно овладел собою.

– Снова вы, Шрифтен, – сказал он. – Полагаю, наша встреча возвещает, что вскоре мне суждено исполнить свое предназначение.

– Может быть, – согласился лоцман. – Мы с вами оба притомились… кхе-кхе.

Филип промолчал, не стал даже спрашивать Шрифтена, как тому удалось улизнуть из форта. Ему было все равно, хотя он сознавал, что лоцману довелось испытать многое.

– Многие суда потерпели крушение, Филип Вандердекен, многие души отлетели на Небеса после встречи с кораблем вашего отца, покуда вы оставались взаперти, – продолжал Шрифтен.

– Быть может, следующая встреча с ним сложится удачней. Быть может, она станет последней для меня! – отозвался Филип.

– Нет-нет, он обречен скитаться по морям до скончания времен, – горячо возразил лоцман.