Корабль-призрак

Этот второй стук в дверь разбудил Филипа, который чувствовал себя намного лучше, голова у него совсем не болела. Он догадался, что Амина провела ночь без сна, и хотел было укорить ее за это, но тут она быстро обо всем ему рассказала.

– Одевайся, Филип. Помоги мне перенести тело отца в постель, пока не пришел священник. Боже милосердный, Филип! Если бы я дала тебе то снадобье… Но не будем об этом. Поторопись! Отец Сейзен вот-вот появится.

Филип послушно оделся и следом за Аминой спустился в гостиную. Снаружи ярко светило солнце, и его лучи падали на осунувшееся лицо мертвого старика, чьи кулаки были крепко сжаты, а язык торчал между зубами в уголке рта.

– Да эта комната воистину проклята! Сколько еще смертей она повидает?!

– Думаю, больше ни одной, – ответила Амина, – и это зрелище не кажется мне жутким, уж прости. Вот когда этот старик, ныне опочивший, жертва собственного коварства, стоял у твоей постели и, лучась добротой, протягивал тебе кружку с вином – вот это было и вправду жутко! – Она поежилась. – Боюсь, эта картина будет долго меня преследовать.

– Пусть Бог его простит, как прощаю я, – сказал Филип, поднимая тело, и отнес минхеера Путса наверх, в его комнату.

– Притворимся, будто он умер в своей постели и от естественных причин, – проговорила Амина. – Моя гордость будет уязвлена, если откроется его замысел, если меня станут считать дочерью убийцы. О Филип!

Она залилась слезами.

Муж попытался ее утешить, но тут в дверь постучали. Филип впустил в дом отца Сейзена.

– Доброе утро, сын мой. Как наш страждущий?

– Его страдания оборвались, отец.

– Вот как? – произнес священник со скорбью в голосе. – Выходит, я опоздал? Но ведь я не медлил.

– Он скончался вдруг, отец, от приступа, – объяснил Филип и повел священника наверх.

Отец Сейзен осмотрел тело, убедился, что ничем помочь уже не может, и повернулся к Амине, на щеках которой еще не высохли слезы:

– Плачь, дитя мое, плачь! Ты в своем полном праве, ибо утрата любящего отца есть подлинное испытание для послушного и чтущего родителей отпрыска. Но не предавайся горю чрезмерно, Амина, ведь у тебя имеются иные обязанности и узы, дитя, у тебя есть твой муж.

– Знаю, отец, – отвечала Амина, – но я должна оплакать того, чьей дочерью была.

– Он что, не ложился прошлой ночью, раз на нем одежда? Когда он стал жаловаться на здоровье?

– Когда я видел его в последний раз, отец, – отозвался Филип, – он пришел ко мне в комнату и дал какое-то лекарство, а потом пожелал спокойной ночи. Когда к нам в дом постучали с просьбой позвать доктора, моя жена отправилась за отцом и нашла его вот таким…

– Все случилось внезапно, – проговорил священник, – но он был стар, а старики часто умирают неожиданно. Он умер при вас?

– Нет, отец, – покачал головой Филип, – прежде чем жена позвала меня и я успел одеться, он уже покинул сей мир.

– Думаю, дети мои, он сейчас в лучшем мире. – Амина повела плечами, и священник это заметил. – Скажи, Амина, встретил ли он смерть как подобает христианину? Тебе ведь известно, что многие подозревали его в ереси и поговаривали, будто он не чтит обрядов нашей матери-церкви.

– Знаете, святой отец, порой даже ревностного христианина можно простить, если он не успевает выполнить положенного. Взгляните на его кулаки, на гримасу смерти, исказившую лицо, – и вы поймете, что кончина застигла отца врасплох.

– Ты права, дитя. Увы! Будем же уповать на лучшее. Прошу, присоединитесь ко мне в молитве за душу новоусопшего.

Филип и Амина преклонили колени, а священник принялся горячо молиться. Поднявшись, супруги переглянулись, и эти взгляды ясно выразили их мысли и чувства.

– Я пришлю людей, которые позаботятся о теле и приготовят его к погребению, – обещал отец Сейзен, – но лучше никому не рассказывать, что он умер до моего прихода, не то пойдут слухи, будто он отошел, не причастившись даров Святой Церкви.

Филип, стоявший в изножье кровати, утвердительно кивнул, и священник удалился.

В городке давно недолюбливали минхеера Путса, поскольку тот пренебрегал религиозными установлениями (многие сомневались, что его вообще можно считать христианином) и славился своей алчностью и скаредностью. Вследствие этого он заимел множество врагов. Однако несомненное лекарское мастерство признавалось за ним повсеместно и побуждало относиться к нему с уважением.

Узнай люди о его истинном вероисповедании (если допустить, что он хоть во что-то верил) и о том, что перед смертью он пытался отравить собственного зятя, ему наверняка отказали бы в христианском погребении, а в его дочь принялись бы с презрением тыкать пальцами. Но коль скоро сам отец Сейзен подтвердил, когда его спросили, что старик «опочил с миром», все посчитали, что минхеер Путс умер добрым христианином, пускай при жизни мало чем выказывал приверженность христианским добродетелям.

На следующий день останки предали земле со всеми привычными обрядами, и Филип с Аминой облегченно вздохнули, порадовавшись, что все прошло благополучно.