Кощеева жена

– В этом и есть твоя сила. Ты сможешь выносить и родить этого ребенка. Ты сможешь полюбить его. Ты все сможешь.

– Ох, Упыриха… – всхлипнула Матрена, прижимая руки к своему большому животу, – я уже люблю его. Да, люблю! Больше всего на свете! Вот ведь как получается! Злоба, ненависть – все это было ненастоящее, напускное. Как только ты показала мне этого младенца, я тут же поняла, что не смогу навредить ему ничем. Рука не поднимется. Но я пыталась. Думая о своем мучителе, я намазала твоей мазью весь живот, но тут же стерла ее подолом. Разве можно вынести эту муку? Разум говорит одно, а сердце твердит другое. Как такое вынести? Я бы, наверное, сошла с ума от собственных мыслей, но на меня вдруг навалилась такая дрема, что глаза взяли и закрылись сами собой. Я даже не заметила, как уснула…

Ведьма похлопала Матрену по плечу и внезапно предложила:

– Давай-ка ужинать, девка. Ночь за окном, а мы с тобой весь день не жрамши!

Она улыбнулась, и от этой задорной улыбки старое, покрытое морщинами лицо вдруг помолодело на пару десятков лет. Матрена улыбнулась ей в ответ и кивнула.

– Не откажусь от ужина, – скромно произнесла она.

Старуха разложила по двум чашкам картофельную похлебку, и Матрена с удовольствием съела две порции.

– Все правильно, девка. За себя ешь, и про ребенка не забывай. Питай его, наполняй силой, здоровьем.

После ужина Матрена с Упырихой легли спать – каждая на свою лавку. Перед глазами Матрены вновь пронеслись события этого длинного, трудного дня, дня, который определил всю ее будущую жизнь.

– Только бы пережить этот позор… Все эти сплетни, разговоры, пересуды, взгляды, усмешки… – произнесла она вслух, тяжело вздохнув.

– Все это померкнет, когда ты увидишь первую улыбку своего ребенка, – ответила старуха и отвернулась к стене.

В печи снова затрещали дрова, ветхую избушку постепенно наполнило тепло, и Матрене стало так уютно и хорошо, что она, оставив тяжелые мысли на потом, крепко уснула, положив ладони на круглый живот.

***

– Ну и ну… – растерянно прошептала Настасья, увидев Матрену, стоящую на пороге в заснеженном платке, – Неужто не помогла тебе ведьма Упыриха? Неужто силушку свою от старости растеряла?

Матрена взглянула на старшую сноху исподлобья и нехотя ответила:

– Я сама передумала. Будь, что будет, Настасья.

Матрена разделась и прошла в кухню. Взяв с подоконника кувшин, она налила в чашку молока и, не торопясь, выпила все до дна.

– Явилась! – громко воскликнула свекровь, едва увидела ее, – и что тебе лекарь из соседнего села прописал? Настасья сказала, что ты к лекарю отправилась, кишки лечить.

Матрена обернулась к свекрови, скинула шаль. Ничем не прикрытый, ее живот был заметен, он выпирал из-под платья. Анна Петровна недовольно буркнула:

– Эк тебя разнесло на наших харчах! Уж и пузо в платье не помещается!

– Это не пузо! Это ребенок! – прокричала в ухо свекрови Матрена, – Я на сносях, Анна Петровна! Яков Афанасьич меня летом снасильничал. Вот что из этого вышло.

– Чего? – взвизгнула женщина.

– Беременна я от свекра, мужа вашего, вот чего!

Матрена взглянула на женщину исподлобья, сжала кулаки для храбрости. Отступать некуда и скрывать больше невозможно. Всю дорогу домой Матрена настраивала себя на то, что все расскажет Анне Петровне. Пока ползла по сугробам, твердила себе, что будет сильной и смелой ради ребенка, который рос в ее чреве. И вот теперь она смотрела в светлые, подернутые мутной пеленой, глаза свекрови, и ей было не страшно.

Анна Петровна, задыхаясь от возмущения, проговорила:

– Вранье! Бесстыдница! Это же вранье!

Лицо свекрови пошло алыми пятнами, она схватилась рукой за левый бок, губы ее скривились от боли, дыхание прервалось, и она страшно захрипела. Настасья, испугавшись, подбежала к женщине и схватила ее под руки. Матрена молча смотрела на них обеих, поддерживая руками живот.

– Поди прочь отсюда, Матрена! Уходи! – прошипела Настасья, усаживая свекровь на лавку и обмахивая ее капустным листом.

Но Анна Петровна замахала руками, оттолкнула Настасью и закричала, что есть мочи:

– Врешь, подлая тварь! Та живот свой где-то нагуляла, пока муж на работах, а теперь хочешь честное имя свекра опорочить? Ах ты, гадина! Яков Афанасьич тебя кормит, поит, балует! Ты же живешь при нем, как у Христа за пазухой! Он тебе, как отец родной! Не стыдно тебе клеветать?

Анна Петровна взглянула на Матрену покрасневшими глазами, ожидая, что та тотчас раскается и сознается в своем вранье, но Матрена лишь сильнее сжала кулаки, ее черные глаза налились настоящей тьмой.

– Я не вру, Анна Петровна. Я ношу под сердцем ребенка от вашего мужа. Он меня снасильничал. Яков Афанасьич – снохач. Об этом вся деревня знает, кроме вас. Настасья подтвердит.

Анна Петровна повернулась к Настасье и взглянула на нее вопросительно. Матрена видела, как старшая невестка поникла, опустила плечи и отвела взгляд в сторону.

– Говори, Настасья! – гаркнула Анна Петровна так громко, что Настасья подпрыгнула на месте.

– Может и врет Матрена, мне почем знать? Меня Яков Афанасьич не обижал, а про Матрену я ничего не знаю! – ответила она, глядя на свекровь.