Кощеево седло

Холоп втащил огромную вязанку дров, вывалил на серую золу в очаге – облачком взвился в воздух летучий пепел. Застучал по кресалу кремень, весело затрещал огонь, охватывая скорчившуюся от жара бересту, потянуло дымом. Взгромоздясь на лавку и то и дело подёргивая ногой (ему мешала вытянутая нога спящего на лавке витязя Вънезда, и он пытался её сдвинуть в сторону), холоп сдвинул ставень на дымогоне, и дым потянулся к высокой кровле.

– Отче! – Ратибор возник на пороге запыхавшийся, в сбитой на затылок войлочной шапке, серой свите – ворот нараспашку, в наспех натянутых на босу ногу (штанины ниже колен собрались морщинами) сапогах. – Отче! Мальчишка из дальней вёски прискакал, охлябь, говорит, какая-то дружина сюда идёт!

Князь и дедич стремительно переглянулись, во взглядах обоих читалось одно и то же: «Вот оно!». Вот и пришло то, о чём вчера говорил Ходимир.

– Где он?! – хрипло прорычал Межамир, вмиг оказавшись на середине гридницы и одной рукой нахлобучивая шапку, а в другой держа меч в ножнах жёлтой тиснёной кожи. – Тащи его сюда!

Мальчишка был худой и одет был кое-как (видно было, что он рванул сюда, на Москву, впопыхах) – полотняные порты и рубаха без опояски, кожаные поршни и наброшенная на плечи вотола. Бледное лицо было недвижно, и только большие серые глаза бегали туда-сюда, оглядывая гридницу.

Одного взгляда Кучко достало, чтобы в руках у мальчишки очутилась каповая чаша с горячим сбитнем, его толкнули ближе к разгорающемуся в очаге огню.

– Пей. И говори, – велел Межамир, и в его голосе холодно лязгало железо.

Мальчишка пил сбитень, проливая на грудь, потом выпустил из рук опустелую чашу (холоп ловко подхватил её на лету, не дав упасть на пол), и его крупно заколотило от холода, бледное лицо дёргалось в судорогах.

– Ну? – сказал дедич нетерпеливо.

– Вче-че-че-ра-ра приеха-ха-хали, – выговорил мальчишка, отогреваясь. – Полсотни-ни, в ору-ружии, конные, в железе. С обо-бозом. Говорят, мономашичи, по-по-полюдье собирают.

Князь и дедич опять переглянулись, на челюсти Межамира вспухли желваки, князь задумчиво оттопырил губу.

– Всю но-но-ночь скакал, – сказал мальчишка и ближе придвинулся к костру.

– Да ты хоть кто таков есть-то? – затормошил Кучко мальчишку. – Откуда прискакал-то?

– Радонежич я, – пробормотал мальчишка, закатывая глаза, – видно было, что ему смертельно хочется спать. – С Городца[1]. Колокша я. Отец послал.

– Отец? Радонег Новогородец?!

– Ну…

– Старшим кто у них? Сам Мономах?

– Варяг какой-то… вроде как Шимон…

– Ростовский тысяцкий? – воскликнул ошалело дедич. – Шимон Африканович?

– Наверное… не знаю.

– Ладно! – велел после мгновенного раздумья Межамир. – Уложите его кто-нибудь, пусть выспится да отогреется!

Он поворотился – вои-московляне уже стояли вокруг него. Кто-то позади ещё барахтался в свите, запутавшись в рукавах, кто-то затягивал пояс или натягивал сапоги, но большинство уже были одеты и в оружии.

– Ну что, Межамире Стемирич, – сказал, протискиваясь сквозь московлян и становясь рядом с дедичем, князь Ходимир. – Вот оно и пришло, то, про что я тебе вчера только говорил. Вот и Мономах явился. Ну или Шимон… что ненамного лучше.

Про Шимона и его отца были наслышаны оба. Эти варяги и князя Судислава полонил, и семью его в своё время. За что потом с ними Ярослав Владимирич и расплатился – сделал тысяцким в Ростове. Тот Шимон в Ростове сейчас мало не князь, и при Вячеславе Ярославиче был, и Игоря Ярославича пережил…

– Они здесь будут к вечеру, – сузив глаза, говорил Межамир. – До Городца вёрст с семьдесят будет, мальчишка скакал почти всю ночь. А они с обозом…

– Они могли заметить, что он ускакал, – отверг князь. – И тогда они оставят обоз в том Городце, а сами – верхами следом. Я бы так и сделал, чтобы время выиграть. И тогда они будут здесь уже самое позднее в полудню.

– Верно, – подумав пару мгновений, сказал дедич, снова сжав челюсти. – Верно. Ты со мной, княже?

– А то как же! – весело оскалился Ходимир. – Мы же поклялись вчера быть заодно!

Рассвет застал мономашичей на опушке леса.

– Ну? – поворотился Шимон к старосте. Радонег опустил глаза:

– Недалеко уже. Скоро и у самой Москвы будем.

– Будем! – передразнил варяг и в сердцах замахнулся плетью, но так и не стегнул. – У, кривская морда, оборотневы выкормыши! Сам же небось и послал мальчишку в Москву!

Радонег повёл плечами – затекли из-за связанных рук, – облизнул губы, тряхнул головой, стряхивая с шапки насыпавшийся за ночь снег. Поглядел упрямыми синими глазами и смолчал. А чего тут говорить, если и так всё ясно.

Шимоновы варяги проходили мимо – уставшие за ночь кони шли вялой рысью, мотая гривами.

– Сколько у Межамира в Москве воев? – Шимон вновь поворотился к старосте, облил его с головы до ног взглядом – словно ледяной водой окатил, глаза бесцветные, как вода в северных озёрах. – Не молчи, утроба, ну?!

– Десятка три, – пожал плечами Радонег.