Кощеево седло

Ростовская рать потекла к востоку, перехватывая кабаржину между двумя реками, сотня конных, увязая по конское брюхо в сугробах, перетекла через Неглинку, заходя слева, другое крыло, не отрываясь от остальной рати, медленно потекло к москворецкому берегу.

– Обходят, – сказал кто-то рядом с Ходимиром. Князь покосился вправо – дедич Межамир стоял рядом, опершись локтем на островерхую палю, и глядел в сторону ростовчан с холодным сумрачным любопытством, в котором даже самый острый глаз не углядел бы и крошки страха. Глядел, выпятив нижнюю губу, от чего короткая чёрная борода смешно выпятилась вперёд. Суженные глаза его быстро бегали туда-сюда, он уже прикидывал, с какой стороны надо бы лучше ударить.

– Да и хрен с ними, – ответил Ходимир, стараясь не дрогнуть голосом. В городце их было около полутора сотен оружных, а Мономах привёл с собой почти полтысячи. Силён ростовский князь.

Межамир вздрогнул (осыпался снег с высокой круглой шапки зелёного сукна), поворотился к князю, хмуро глянул из-под бобровой опушки.

– Но ведь окружают, – повторил он угрюмо. – Отрежут от своих…

– Ну и отлично, – бросил в ответ князь, по-прежнему безотрывно глядя в сторону ростовчан и безотчётно поглаживая гладкий череп островерхого шелома, надетого на палю. – Можно будет в любую сторону наступать…

На челюсти дедича вспухли желваки, дёрнулась борода, он кивком подозвал зброеношу. Отрок принял из рук Межамира шапку и протянул в ответ шелом, такой же, как и у князя, только попроще – меньше позолоты, меньше узорочья, и чернёный узор иной – не волчья голова на лобной пластине, как у Ходимира, а конская, с оскаленными крупными зубами. Дедич надел шелом, качнул головой, расправляя на плечах бармицу, затянул подбородный ремень. Поглядел хмуро.

– Долго ждать-то будем, княже?

– Жди, Межамире, – непреклонно ответил князь. – Рано ещё. Знамено надо увидеть сначала.

К бою затрубили, когда Жизнемир доедал кашу, щедро шмякнутую московским тиуном большой резной ложкой в глубокую латку. Протвичи, сгрудившиеся вокруг своего вожака, на мгновение замерли, слушая рёв рога, потом стремительно переглянулись и, не сговариваясь, быстрее заработали ложками. Дедич Жизнемир степенно облизал ложку, упрятал её в поясную калиту, плотнее насадил на голову стёганый шелом с нашитыми железными пластинами и уложил на плечо рогатину. Придирчиво оглядел свою невеликую дружину, троих сыновей и одного внука – каша доедена, ложки спрятаны, шеломы надеты, в распахнутых воротах стёганых доспехов виднеются праздничные крашеные рубахи – к бою вятичи старинным обычаем надели лучшую праздничную сряду. Брови насуплены, сурово сдвинуты над переносьем, а в глазах нет-нет да и мелькнёт тревога – в настоящем, чтобы рать на рать, бою никто из протвинских вятичей ещё не бывал – Жизнемиру и Вячко доводилось сшибаться лёзо к лёзу с половецкими и торческими стремительными загонами, ходили они в молодости (да и остальные тоже) в лихие набеги в степь с «молодыми волками», но чтобы вот так, как надвигалось сегодня – нет.

На язык просились какие-то красивые слова, и вместе с тем Жизнемир понимал, что они тут совсем лишние. Да и не любил дедич говорить красиво, хотя и умел, вестимо, как и всякий вятший.

– Ну, пошли, – просто сказал он, наконец.

И они пошли.

Жизнемир.

Вячко.

Вторята.

Третьяк.

Голчан.

У ворот уже сгрудились толпой оружные вои в доспехах, толкались бестолково, протискиваясь наружу. За ночь в Москве оружного люда прибыло – видимо, собрались люди московской волости, те, что ходили под рукой Кучки и кормили его дружину. На рысях примчалась от терема княжья дружина, князь Ходимир в длинной воронёной кольчуге проскакал совсем рядом с Жизнемиром, почти и не заметив (а и чего ему замечать всякого перед боем-то?!), дедич мог бы при желании дотронуться до ходуном ходившего бока белого княжьего коня. Третьяк и Голчан с восторгом проводили княжьих воев взглядами – стремительные и подтянутые, все собранные, вои Ходимира казались странными полулюдьми-полузверями, словно срастаясь с конями на время скачки. Но вместе с тем в них чуялось что-то волчье, а отнюдь не человеческое и не конское. Третьяк, не отрывая взгляда от блестящего оружия дружины, вздохнул и толкнул сыновца локтем в бок:

– Вот бы к ним попасть, а, Голчане?

Голчан в ответ только молча кивнул, но тут же потупился, поймав неодобрительный взгляд деда – Жизнемир уже открыл рот, собираясь пристрожить младшего сына и внука, но тут народ в воротах расступился, пропуская княжью дружину (вои Кучки уже были за воротами, и оттуда, заставляя торопиться, ревел перекатами рог – поспешай, люди, поспешай!).