Ковчег (СИ)

Барк посторонился, давая мне дорогу.

— Спасибо, — машинально сказал я ему.

Он тихо хмыкнул у меня за спиной. Удивительный человек — всегда спокойный как Корабль, ко мне он относился даже с некоторой симпатией. Что еще более удивительно — кажется, его отношение не поменялось и теперь.

— Ты чего так долго? — нетерпеливо спросил Вен, потом присмотрелся внимательнее. — Тебя там что… били?

Наверное, заметил красный след на моей щеке.

— Нет, что ты! — искренне сказал я. — Это я неловко споткнулся. Наткнулся на адмиральскую ладонь, — и улыбнулся.

Вен застыл с совершенно непередаваемым выражением лица — смесь из целого букета чувств. Самое потрясающее, что все они имели отношение ко мне. Ко мне, который долгие годы боялся близко подходить к другим людям. А они в ответ держались на расстоянии от меня. И если что-то и испытывали — разве что зависть, как я совсем недавно выяснил.

Неужели отец и правда думал, что я смогу отказаться от Вена? От того, кто преодолел четыре с лишним тысячи футов подъема, лишь бы оказаться рядом? Просто потому что беспокоился. И, несмотря на усталость, готов был любить меня до умопомрачения. Адмирал серьезно верил, что я добровольно отвернусь от своего дылды, который пару часов назад довел меня до полного безумия в постели, бессовестно останавливаясь в самый последний момент?

…Он трижды ловил меня на самом краю, не давая выплеснуться, и в четвертый я готов был душу продать за оргазм. Мне кажется, на спинке кровати Мая остались вмятины от моих пальцев — так крепко я ее сжимал. А уж что вырывалось из моего рта — так это и вспомнить стыдно. Под конец я, кажется, просто изнемогающе скулил, с отчаянием пытаясь то глубже насадиться задницей, то ближе притереться пахом, к которому Вен не давал прикасаться мне и упорно не прикасался сам. И когда он вогнал в меня член до упора, а потом несколькими такими же сильными движениями завершил пытку — испытанное облегчение невозможно было передать никакими словами.

Я нужен ему. По-настоящему. Не меньше, чем он — мне. Это в чем-то сродни наркотической зависимости.

Со мной никогда такого не случалось.

А еще — рядом с Веном я переставал быть одним из тысяч обезличенных терминалов Скайпола. Нет, меня уже нельзя встроить в эту закостеневшую чопорную систему. Похоже, я научился быть собой и отвечать за себя сам. И теперь могу противостоять человеку, чье слово всю жизнь являлось для меня законом. Без Вена я бы никогда не посмел.

Я шагнул к нему — большому, с белой длинной косой и надежными руками, до сих пор пахнущему нашим сексом и этой вонючей дрянью из душевой Мая, — и понял, что сам его вид рушит во мне все чертовы настроенные кем-то барьеры и заставляет забыть обо всем, кроме…

— Пошли отсюда скорее, — сказал я, хватая его за руку.

— Куда? — спросил он.

— К атриуму. И бегом!

— Зачем бегом-то? — поинтересовался Вен, подчиняясь мне. — За тобой что, погоня?

— Нет, — замотал я головой. — Просто я несколько минут назад обещал Адмиралу, что не буду нарушать общественный порядок в Скайполе своим предосудительным поведением. А если мы не поторопимся, я его обязательно нарушу. Потому что поцелую тебя прямо под дверями адмиральского рабочего кабинета.

81

Планету неофициально назвали Гебой. Об этом мне в первый же вечер рассказал Нор, вернувшийся сверху после занятий. Она находилась еще слишком далеко, чтобы можно было делать какие-то выводы, но главное на Корабле уже знали. На Гебе имелись вода, кислородная атмосфера, и отсутствовала активная вулканическая деятельность. Мощные радиотелескопы Корабля — то немногое, что продолжало исправно работать, — непрерывно ощупывали пространство, пытаясь обнаружить чужой разум, но в системе Мелеты не было ничего, кроме планет, пояса космической пыли, астероидов и нескольких комет.

— У Гебы два крупных спутника, — рассказывал мне Нор, уминая ужин. — Значит, там очень высокие приливы и довольно светлые ночи. Если брать основные параметры, то Геба практически двойник Земли, вероятно, там выше сила тяжести, но ненамного. Пока сложно сказать, какое соотношение суши и воды, какие формы жизни существуют, но раз есть кислородная атмосфера — значит, есть растительность, есть фотосинтез. А процентное содержание углекислого газа позволяет с уверенностью говорить о наличии планетарной биомассы.

— А если там уже есть разумная жизнь? — осторожно спросил я. — Хотя бы самая примитивная? Что тогда?

Нор мотнул головой.

— Вен, у нас нет выбора. Если жизнь на зачаточно-разумном уровне, то это нам не помешает, пройдут тысячи лет, прежде чем она сможет конкурировать с нашим уровнем техники. Если там жизнь в стадии религиозных общин, станем для них богами, явившимися с небес. Но, скорее всего, там нет разумной жизни. Мы не фиксируем упорядоченных тепловых излучений, характерных для городов и больших поселений доэлектрической эпохи.

— А если там разумная жизнь сформировалась в океане? — я пододвинул Нору его любимые сахарные сухарики. — Нельзя же считать нашу форму жизни единственно возможной.