Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

— Я больше не собираюсь хоронить своих детей, — сказал им тогда отец, сказал так спокойно и просто, что Риннала почти расплакалась. — Одного раза было более чем достаточно.

Реман Карудил, король каждой клеточкой своего тела, благословенный подлинно альтмерским величием духа, ни на мгновение не допускал, что низойдёт до предательства, и от его величия перехватывало дыхание.

В последнее время Риннала часто думала о сводном брате, погибшем ещё до её рождения. Отец очень любил его, первенца и наследника — а иначе не пошёл бы на сделку с некромантом ради возможности попрощаться, — но не позволил себе захлебнуться горем. Любил он и свою Чёрную королеву, пусть и поженились они с благословения Короля Червей: сумел найти в Моргии Ра’Атим женщину, что понимала его, принимала его и пробуждала в душе сияние тысячи солнц.

Риннала, глядя на родителей, боялась надеяться, что и ей когда-нибудь так повезёт, и всё равно надеялась. Как и всякий ребёнок, росший в счастливой семье, она умела мечтать и слишком поздно поняла, что мир устроен совсем иначе, а благодарность для многих — пустое, отжившее слово.

Отец любил Фёстхолд, отдавал себя городу без остатка… и их с Горантиром любил, Риннала ни на мгновение в этом не сомневалась — пусть даже его величество Реман Фёстхолдский был не из тех, кому легко давалось в открытую выражать привязанности. Но детей он по-настоящему слушал, и слышал, и никогда не откупался дорогими подарками, если не мог уделить внимания.

Глупо было об этом с тоскою думать, но отец всегда поощрял занятия Ринналы верховой ездой, хотя не любил лошадей, а его первая жена погибла из-за несчастного случая на соколиной охоте: засмотрелась на небо и подвела коня слишком близко к краю обрыва… Но он понимал, что для дочери это не блажь и даже не дань благородной фёстхолдской традиции, а подлинная страсть, и потому не пытался держать её на привязи и позволял часами пропадать в королевских конюшнях.

Риннала отчаянно скучала — по папе и его мягкой, мимолётной улыбке; по маме, чьи объятия пахли морозным утром и маттиолами; по Горантиру — наперснику, лучшему другу, так страшно, несправедливо погибшему в Сентинеле!

Вся её семья мертва, развеяна ветром войны — и нет у них ни могилы, ни доброго имени, ни земли, куда стоило бы вернуться. Но у Ринналы остались и жизнь, и шанс на возмездие — то, на что ей, ютящейся в Винтерхолде по милости Савоса Арена, чем-то обязанного бабуле Барензии, не стоило даже надеяться…

Однако Риннала надеялась — вопреки здравому смыслу, — и впервые за долгие, долгие годы её бесплотная, призрачная надежда приобрела конкретные очертания. Она хорошо понимала, что Маннимарко не стоило доверять, но он мог бы стать ей могущественным союзником даже сам по себе, благодаря обретённым за годы — века, тысячелетия! — силам и опыту. А уж если он всё-таки сумеет укротить Око Магнуса…

Риннала не сомневалась, что этот мер — впрочем, можно ли его, много раз не-умиравшего и возрождавшегося для новых сражений, по-прежнему считать “мером”? — не станет довольствоваться короной соправителя и когда-нибудь обязательно захочет “супругу” предать. Ну и что с того? Друзья для политика — роскошь, а временность всех союзов — константа в любых расчётах. Как бы то ни было, а Риннала умеет выжидать и выживать, и ради возможности поиметь Талмор она готова впрячься в одну телегу хоть с Маннимарко, хоть с Периайтом.

Когда они доберутся до цели, можно будет подумать о следующем шаге, но а пока… Пока что Риннала должна была поговорить с Мэвой, и это пугало её даже больше, чем перспектива политического брака с восставшим из мертвых некромантом.

Она пригласила подругу распить бутылочку алинорского сливового вина, попавшего к ней пару лет назад и припасённого для особого случая. Первое добровольное разоблачение — чем не случай?

Подстегнув свою храбрость — и, в идеале, притупив восприимчивость Мэвы — несколькими бокалами, Риннала сглотнула, чувствуя, как от напряжения сводит плечи, и сорвалась с обрыва.

— Я должна тебе кое в чём признаться, — сказала она, старательно не встречаясь с Мэвой глазами. — Я не та, кем ты меня считаешь. Вернее, не совсем та… Я говорила тебе, что мой отец был альтмерским вельможей, но преуменьшила его знатность. До того, как Талмор захватил Острова, старшие меры моего рода носили венцы королевской власти.

Мэва никак не отреагировала на это признание, и Риннала, чувствуя, как её внутренности смерзаются в плотный ком из лежалого снега и вязкой болотной грязи, оторвала взгляд от истёртой дубовой столешницы.

Драконорожденная, чью бледную северную кожу раскрасил хмельной румянец, казалась задумчивой, однако не удивлённой.

— Принцесса Риннала, значит… — сказала она наконец. — Или вернее будет назвать тебя “её величеством королевой Ринналой”?

Её величество гулко закашлялась, подавившись невысказанной тревогой.

— Что?.. Откуда ты?..