Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

Риннале непросто далось заключить эту сделку: Мэва без теплоты выслушала её просьбу. Помиловать Анкано? Доверить ему артефакт, чуть было не погубивший Коллегию? Не просто глупость, но глупость смертельно опасная!

Риннала готова была вымаливать её помощь на коленях: раздразнив себе сердце надеждой, она не могла вернуться к прежней мышиной жизни. Но унижаться не пришлось — Мэве хватило меньшего.

— У меня есть свои причины ненавидеть Талмор, — сказала та, закончив с расспросами. — Ты предлагаешь такую возможность им навредить, от которой грешно отказываться. Если преуспеешь — отлично, а ежели нет… Думаю, даже твоя неудача сумеет перетряхнуть Доминион.

— А ты умеешь обнадёживать, — хмыкнула Риннала и, пряча нервозность за выкованными в горниле дворцового этикета жестами, пригубила вина. Вопреки своим словам, она с новой силой ощутила надежду: Мэва рассуждала как политик, а любого политика можно купить — нужно лишь верно назначить цену.

Что же ей нужно, женщине с душой дракона и скулами, о которые с треском разбиваются корабли?

— Ты не за сладкими речами ко мне пришла, Риннала — покачала она головой, — а за услугой, и услугой немаленькой. Я не доверяю твоему новому приятелю, но я доверяю тебе и твоему чутью. Я готова рискнуть, но только глупец даёт деньги в рост, не требуя никакого залога. Если предашь меня, Риннала Ремансдоттир, если обманешь моё доверие, знай: наша дружба больше не будет тебе защитой. Я не люблю рубить с плеча, но если взялась за топор… О, мой покойный муж мог бы многое рассказать, если бы дожил до этого часа!

— Мне нет нужды тебя обманывать, Мэва. Честность — моё главное оружие.

— Готова ли ты поклясться мне, кровью поклясться, что будешь верна? Что не воспользуешься силой Магнуса, чтобы подчинить Скайрим? Что станешь с её помощью бороться за земли предков, а потом проследишь, чтобы все артефакты вернулись ко мне, как и было условлено?

Если б Риннала, не раз наблюдавшая мощь драконьего Голоса, и сомневалась в том, какие силы дремали в груди её подруги, то нынче любые сомнения осыпались бы палой осенней листвой и развеялись по ветру. Мэва, спокойная, как скала, улыбалась, приобнажая зубы, и в её словах, в её синих морозных глазах проступало нечто древнее, страшное — нечто, с трудом вмещающееся в тело смертной женщины и призрачными драконьими костями грозящее пропороть ей грудину.

Ужас чешуйчатым длинным хвостом обвил сердце, но выбора у Ринналы не было, и пути назад — не было. Она кивнула, не ожидая того, как споро Мэва перейдёт от слов к делу: достанет из-за пояса кинжал, разрежет Риннале ладонь, приникнет губами к ране, слизывая проступившую кровь…

Что это? Неужели сердце её так оглушительно бьётся?..

Когда Мэва выпустила её, позволяя залечить руку, Риннала с большим трудом вспомнила, каково это — дышать. Как можно дышать, когда напротив стоит она — с губами алыми, жадными, окрашенными твоей же собственной кровью? С глазами, пылающими голодным синим огнём — жарче даже драконьего пламени?

И Риннала обжигала себя, но не могла оторваться: жар разливался у неё в низу живота, румянцем окрашивал щёки, плавил врождённую альтмерскую сдержанность. Она никогда не любила недов — и недок тоже, — но Мэва была совершенно великолепна: могущественная, опасная, неукротимая… Какой она будет, избавленная от тяжеловесной нордской одежды? Высокая белая грудь — наверно, светлее лица, хотя куда уж светлее? Бёдра — широкие, крепкие… и эти длинные, одуряюще длинные ноги… Каково будет их развести, приникнуть губами к разгорячённому лону (белья воображаемая Мэва, само собой, не носила) и слизывать влажное желание так же старательно и жадно, как сама Мэва слизывала кровь, проступившую из разреза на ладони Ринналы?..

Стыд ударил под дых, выбил из сладостного дурмана. Слишком много было выпито сливового вина, чтобы сохранять ясность мыслей — Риннала утешала себя только этим. Да, недаром перед пирами матушка лично варила особые зелья, чтобы ни ей, ни отцу опьянение не туманило разум!

Глупо было надеяться, что вино, пусть даже и саммерсетское, поможет Риннале получить преимущество над нордкой: этот народ умеет пить так, как, пожалуй, никто в Тамриэле. Глупо, как глупо…

Но если её нордка и различила в глазах у Ринналы тень неподобающих мыслей, то виду не подала.

— Что же, условились мы с тобой, Риннала Ремансдоттир? — спросила она, широко, легко улыбаясь, и алая королевская кровь окрасила её зубы. — Мною залог получен, и значит, клятва будет исполнена.

— Условились, — бестрепетно согласилась Риннала, пряча сомнения на внутренней стороне век. — Клянусь тебе, так и будет.

Как бы ни сложилась потом её неспокойная, переменчивая судьба, а Риннала Карудил до конца своих дней запомнит тягостные слова нордского заклинательного куплета, которыми Мэва, дочь Сиггейра-скальда, привязала её к себе и костяным ножом вскрыла душу:

Мара злата, буря лезвий

Ждёт, как горесть змей минует.

Коль обманешь, лебедь Шора

Выклюет твой жёлудь духа.