Кракен

– Что происходит? Что происходит? Что? Что? – говорил Тату. Пол игнорировал. Мардж игнорировала.

Она смотрела без движения, держась за голову там, где сделал больно Госс. Когда Сабби умер, он – будто это вообще был «он», а не «оно», не просто коробка с лицом, – он тут же стух. Он разложился на мерзость, и она тоже разложилась – на ничто, – оставив одно только сердце, небьющееся человеческое сердце, слишком большое для груди Сабби.

Госс не разложился. Госс лежал как мертвец – как и полагается мертвецам.

– Прости, – сказал Мардж наконец Пол. – Он должен был мне поверить. – Иначе бы он никогда не оставил Сабби одного. – Они смотрели друг на друга. Тату закричал, вынужденный таращиться во тьму парковки, где не происходило ничего.

– Что ты наделал? – говорил Тату.

– Я знал, что меня найдут, – сказал Пол. – И я бы никогда с ним не справился. Больше мне ничего в голову не пришло. Я знал, что они услышат, что мы скажем, если послать сообщение отсюда, и мне нужно было, чтобы они подслушали и пришли. Поможешь его закрыть? Его, – он поднял руки, – Тату. Я не хотел, чтобы так получилось с Вати, – сказал он. – Мне жаль. Я думал, Госс и Сабби успеют первыми. Ну, они и успели, но я не думал, что они залягут и будут ждать. Я уговаривал его уйти.

– Я не понимаю, – сказала Мардж. – Ничего.

– Да уж. Прости. Давай расскажу, что могу.

72

Они знали (Пол – непосредственно, Мардж – благодаря накопленным инстинктам), что в плане Лондона это далеко не конец. Но для них с этой казнью закончилась эпоха. Они сидели там, где сели, – изредка переговаривались, но в основном просто сидели и дышали воздухом, не закопченным Госсом и Сабби. Пол пнул сердце Госса через парковку.

Когда Госс умер, свет в гараже дважды померк и вспыхнул в «гип-гип-ура», в радости предметов. Сменились краски, и тени двигались, словно прибывали послы разных дворов – благого, неблагого, аблагого, параблагого,[78] – чтобы убедиться в разошедшемся слухе. Несколько привидений, которых Мардж не видела, но ощутила в форме движений печального тепла. С «хрю-ю» ее миновала свиная сущность. Вскоре после этого они услышали машину.

Без сирены, но с крутящимися мигалками, с пандуса соскочила полицейская машина и подъехала к ним. Вышли три офицера – с дубинками наголо, перечным спреем и тазерами на изготовку, вооруженные до зубов. Их ужас был вполне очевиден. После паузы из машины в легком па, взметнув одежду и волосы, выпуская дым из одного уголка рта, с сигаретой в другом, прищурив взгляд и чуть склонив голову, – великолепная, аки Боудикка, – вышла Коллингсвуд.

Она уставилась на Пола, сняла тазер с ремня. Посмотрела на Мардж, подняла бровь и приветственно кивнула. Щебетала и насвистывала и поглаживала воздух, как поросенка.

Почмокала губами.

– Охерительно охереть, на хер, – прошептала она. Улыбнулась в высшей степени прелестной улыбкой. – В самом деле. Вы и правда. Охереть. Наконец-то. О… мой… бог. Сегодня не помешает малость хороших новостей.

– Я же говорила, со мной что-то происходит, – сказала Мардж.

– И теперь только гляньте, – сказала Коллингсвуд. – Ну, не возьму я с полки пирожок за свое обалдуйство. И это ты? – это она Полу. – Ну, в смысле, не ты, а ты. Сама не знаю, на хрена мне это делать, но работа есть работа, да? Ну, пошли. – Она жестом предложила встать. Они подчинились.

– Что происходит? – спросила Мардж. Она говорила ровно, без возмущения – с любопытством.

– Сейчас, дай минуту, и я придумаю, что бы предъявить вам двоим, – сказала Коллингсвуд. – Но, короче, суть в том, что ты идешь со мной. Может, тогда еще переживешь ночь. Ты тоже, – она посмотрела на Пола. Он стоял довольно кротко. Водил глазами, будто рядом с ним кружило что-то невидимое. – Мне проблем не надо. Ни от тебя, ни от, ну знаешь. Твоего пассажира. Вашу мать, вам что, самим не хочется из этого выбраться? – спросила она.

«Да, – подумала Мардж. – И правда». Коллингсвуд кивнула ей. Чтобы прочитать этот ответ, констеблю не нужна была особая чувствительность.

– Ну, пошли, – сказала она. – Звезда, блин.

Пол обмяк, тоже пошел к машине, потом резко побежал мимо Коллингсвуд и ее замявшихся офицеров к выходу. Толкнул ее на ходу, так что она пошатнулась и выронила сигарету.

– Ну кто себя так, сука, ведет, – окликнула она. – Хреначьте засранца! – Один из офицеров промазал, но второй попал плюющимися электричеством проводами Полу в спину, в невидимого Тату. Пол взвизгнул и упал в судорогах.

– Хватит, хватит! – кричала Мардж. – Вы что, не знаете, кто он, не знаете, что он сейчас?.. Он больше не выдержит заключения, потому и…

– Ой, жалость какая, – сказала Коллингсвуд. – Что, кажется, будто мне не насрать? – Она встала над Полом, пока он силился вздохнуть. Сказать по правде, казалось, что ей чуточку не насрать. А именно – у нее было выражение не сожаления, а встревоженного раздражения, будто в принтере кончилась бумага.

– Никто тебя не тронет, – сказала она ему. – Прекратишь ты, нет?

В таких близких измерениях, что услышала даже Мардж, раздался и удалился крик свиньи.