потом в послевоенный период высокопоставленными чиновниками в советской
экономической науке и законодателями «правильных» взглядов и точек зрения.
Как пишет Н.Шухов, «К.В.Островитянов, Л.М.Гатовский, Л.А.Леонтьев и другие в
угоду И.В.Сталину возвели «диктатуру пролетариата» как форму политического правления, опирающуюся на неограниченное законом насилие, в основной объективный
экономический закон советского хозяйства вплоть до «окончательной победы
социализма»29. В качестве основного экономического закона отдельные советские
экономисты провозглашали юридические акты советского государства и сталинскую
Конституцию 1936 г.
После войны под влиянием Сталина была принята окончательная формулировка
основного экономического закона социализма, как закона максимального удовлетворения
постоянно растущих материальных и духовных потребностей. Цинизм этой формулировки
для реальных условий «реального социализма» безмерен.
Советские экономисты многие десятилетия отрицали и не разрабатывали проблем
скрытой инфляции и открытого дефицита в стране. Господствующая партийная идеология
не признавала обесценения денег при социализме в принципе. Считалось, что это феномен
лишь капиталистической экономики – экономики рыночного хаоса и анархии производства.
В централизованно планируемой социалистической экономике, говорилось, такое
невозможно в принципе, ибо цены устанавливаются государством сверху, жёстко
контролируются и носят фиксированный характер.
Однако
цены
росли,
предприятия
все
меньше
выпускали
дешёвой,
низкорентабельной продукции, старались применить более дорогое сырье и полуфабрикаты, повысить материалоёмкость и цены, чтобы не снизить уровень рентабельности. Огромные
очереди населения за продуктами и промтоварами первой необходимости не только
способствовали росту цен, но и сами по себе были выражением скрытой инфляции.
Происходило постоянное удорожание машин и оборудования на единицу их мощности.
Поэтому при перевыполнении плана по стоимостным объёмам капвложений план по вводу
мощностей обычно не выполнялся, при быстром нарастании объёмов капвложений шёл
процесс замедления обновления основных фондов, при росте расходов на НИОКР не было
адекватного увеличения, как тогда говорилось, внедрения новой техники.
То же самое можно сказать и о проблеме дефицита, органически присущей плановой, нерыночной экономике. Лишь в 80-х годах, когда процесс развала советской экономики
стал приближаться к своему апогею, отдельные советские экономисты фрагментарно и без
теоретических обобщений стали затрагивать эти вопросы в своих исследованиях. А к этому
времени в западной советологии всё это уже получило полное научное освещение, определение и осознание.
Экономисты-математики предложили искусственный заменитель рынка – систему
оптимального функционирования экономики (СОФЭ), где вместо нормальных равновесных
цен предлагались искусственно рассчитанные, так сказать, математические цены, вытекавшие из оптимального плана, цены без стоимости. По существу, речь шла о
математической имитации рыночных цен, всего объективного процесса ценообразования, балансирующего спрос и предложение. К тому же спор среди «софэистов» шёл не о плане и
рынке или о том, как их совместить, а только о плане, о том, как заменить устаревшую
29 Н.Шухов. Политическая экономия социализма в 20-е годы, с. 214.
госплановскую систему и сложившуюся систему административных цен на еще более
жесткие, искусственные, виртуальные, но якобы «онаученные» с помощью математики
цены. Как пишет Я.Корнаи, «даже самая современная компьютерная техника оказывается не
в состоянии рассчитать миллион переменных величин в народном хозяйстве. Единственным
«компьютером», способным сделать это, является рынок. А надежды заменить рынок
математикой и компьютерами оказались на грани провала»30. Плановую экономику наши
экономисты-математики рассматривали как «сознательно оптимизируемую» в соответствии
с якобы целевой функцией роста благосостояния населения.
Экономисты-математики порой специально подчёркивали свою верность партийной
идеологии, клялись, что они ни на шаг не отступают от марксизма. Так, А.Захаров писал, что «применение кибернетического анализа в экономике не означает какой-либо «ломки»
марксистско-ленинской политической экономии, а представляет собой её естественное
развитие, так как можно показать, что подход, применявшийся Марксом в «Капитале», был
бессознательно кибернетическим»31. Этот удивительный вывод соседствует и с другими не
менее удивительными рассуждениями учёных из этой группы советских экономистов.
Так, «софэисты», равно как и теоретики-политэкономы, претендовали на открытие
новой экономической теории социализма, альтернативной рыночной, на научную трактовку