Красная Казанова

-     Я и подумал, может он здесь? У тебя… - ГПОТ тоскливо посмотрел по сторонам. На, усыпанных жёл­тыми листьями аллеях, в одиночестве или в сопрово­ждении санитаров, прохаживались душевнобольные.

-     Нет, - проследив взгляд Прохора Филипповича, покачал головой Маёвкин. - Буйных до прогулки не допущают. А кромя того, с прошлой шестидневки кон­тингент не пополнялся. Так что он, покамест, на воль­ных хлебах. Ну-да, ничего, раз дома не ночует, стало быть он у бабы етой, у польки. Только ты на ихную явку не суйся. А-то, знаешь… Снаружи поспрашивай «Не залетал ли, граждане, к кому попугай, загранич­ной породы? Потерялся мол», да сам наблюдай. И главное, не паникуй. Спервоначалу надлежит всё вы­знать, а опосля пужаться. Или уж лучше обожди, пока сюда привезут. Здесь и возьмёшь его тёпленького.

«Кондрат Пантелеевич, прав. Что я, как интелли­гент какой-нибудь паршивый, нюни распустил. Впе­рёд выясни на счёт гадёныша-изобретателя, да на счёт трамвая, а уж потом…», что именно потом, ГПОТ не знал, но решив - то, что потом, потом же и станет вид­но, простился со стариком.

- Ишь, нагнал туману, эсерку приплёл… - вздох­нул, глядя вслед бывшему подчинённому, Маёвкин. - А про борделю в вагоне ни полслова. Значит, всё как есть правда, завалил-таки работу! Эх, Прохор-Прохор…

И он ещё долго размышлял о том, что в былые годы на трубы взбирались из высоких идеалов, а уж коли человек сошёл с прямого пути, жди неприятно­стей - примета верная.

Глава седьмая

Приметы, приметы… Дело за полночь, а муж как в воду канул. Ох чуяло сердце Марии Семёновны, не­даром с субботы снилась дребедень. Женщина вздох­нула и, стараясь не глядеть на ходики, прошла к окну. В темноте, посреди двора, под сплошной громадой то­поля белела гипсовая пионерка с горном, на высоком пьедестале, откровенно громоздком, для хрупкой де­вочки-подростка.

Первоначально постамент предназначался кре­стьянке. Бабе-доярке, тоже гипсовой, но грудастой и с ведром. Из-за ведра-то и разгорелся сыр-бор. Без­условно, неурядицы приключаются со всяким, однако обитатели дома (в основном женская их составляю­щая, надо отдать ей должное), как-то, вдруг, заметили связь. Порежут ли у какой жилички сумочку в толкуч­ке, или сама, к примеру, «посеет» заборную книжку рабочей кооперации, как ни крути - по всему получа­лось, что потерпевшая сторона, незадолго перед этим, проходила мимо пустого подойника. В ведро накидали всякой дряни, и дело тем бы и кончилось, но на защи­ту произведения искусства встал управдом, товарищ Бычук, которого, под лозунгом борьбы с пережитками прошлого, поддержали местные комсомольцы. Орга­низовали субботник, статую очистили, домком выде­лил дворнику Гавриле шесть фунтов свинцовых бе­лил, и засверкала бы доярка, как новенькая. Но краска, таинственным образом, исчезла вместе с Гаврилой. Дворник, впрочем, вскоре объявился, правда один и пьяный. Запершись в первом парадном, у инвалида Девкина, он орал, терзая гармошку, «Интернационал», а затем, развинтив батарею парового отопления, за­лил, из революционного протеста, два нижних этажа с полуподвалом. Управдом Бычук был хохол, поэтому обиделся и даже грозил взыскать с Гаврилы за белила и ремонт, но плюнул, а гипсовой бабе в ту же ночь от­били подойник вместе с руками. Так она и стояла, на манер Венеры Милосской, пока прошлой весной её не заменили юной пионеркой, к великой радости Марии Семёновны.

И вот из-за этого-то изваяния высунул усы не­известный. Высунул, увидел женский силуэт в един­ственном освещённом окне второго этажа и юркнул обратно в тень. Подобное поведение могло бы пока­заться странным, и окажись дворник на посту, он не- приминул бы засвистеть. Но Гаврила в тот момент оглашал стены своей коморки храпом, лившимся нару­жу вместе с густым духом «рыковки». Да и неизвест­ный, при ближайшем рассмотрении, оказался вовсе не злоумышленником, а товарищем ГПОТом (просто мы его не сразу узнали, поскольку Прохор Филиппович был без калош, в рваных галифе, и вообще, вид имел весьма растерзанный, и ответственному руководителю - не свойственный). Выждав, когда супруга пройдёт вглубь комнаты, он преодолел на цыпочках несколь­ко саженей, отделявших его от подъезда, и скрылся за дверью.

Любопытный, не задумываясь, последовал бы за ним, но не будем торопиться. Лучше посмотрим, что происходило тремя часами ранее, на другом конце го­рода, у безликого одноэтажного здания, пользовавше­гося на удивление громкой, но не самой доброй славой в околотке, да и не только.

* * *

Смеркалось. Неотвратимо близился час, когда, по всем расчётам, инженеру надлежало посетить старуш­ку, но не очкарик, а некто представительный, средних лет, во френче и с газетой (передовицей он старатель­но отгораживался от редких пешеходов), показался в запущенном сквере городского семейного общежития.