Красная Звѣзда

Не одинъ Владимиръ казался мнѣ ребенкомъ. Много наивнаго и дѣтскаго, чего я раньше какъ-будто не замѣчалъ и не чувствовалъ, я находилъ и въ Вернерѣ, старомъ работникѣ революціи, и въ другихъ товарищахъ, о которыхъ вспоминалъ, — даже въ нашихъ вождяхъ… Всѣ люди, которыхъ я зналъ на землѣ, представлялись мнѣ полу-дѣтьми, подростками, смутно воспринимающими жизнь въ себѣ и вокругъ себя, полу-сознательно отдающимися внутренней и внѣшней стихійности. Въ этомъ чувствѣ не было ни капли снисходительности или презрѣнія, а была глубокая симпатія и братскій интересъ къ людямъ-зародышамъ, дѣтямъ юнаго человѣчества.

IV. Конвертъ.

Жаркое лѣтнее солнце какъ-будто растопило ледъ, окутывавшій жизнь страны. Она пробуждалась, и зарницы новой грозы уже вспыхивали на горизонтѣ, и снова глухіе раскаты начинали доноситься съ низовъ. И это солнце, и это пробужденіе согрѣвали мою душу и поднимали мои силы, и я чувствовалъ, что скоро буду здоровъ, какъ не былъ никогда въ жизни.

Въ этомъ смутно-жизнерадостномъ состояніи мнѣ не хотѣлось думать о прошломъ, и пріятно было сознавать, что я забытъ всѣмъ міромъ, забытъ всѣми… Я разсчитывалъ воскреснуть для товарищей въ такое время, когда никому и въ голову не придетъ меня спрашивать о годахъ моего отсутствія, — когда всѣмъ будетъ слишкомъ не до того, и мое прошлое потонетъ надолго въ бурныхъ волнахъ новаго прилива. А если мнѣ случалось подмѣчать факты, вызывавшіе сомнѣніе въ надежности этихъ расчетовъ, во мнѣ зарождалась тревога и безпокойство, и неопредѣленная враждебность ко всѣмъ, кто могъ еще обо мнѣ помнить.

Въ одно лѣтнее утро Вернеръ, вернувшись изъ лечебницы съ обхода больныхъ, не ушелъ въ садъ отдыхать, какъ онъ дѣлалъ обыкновенно, потому что эти обходы страшно его утомляли, — а пришелъ ко мнѣ, и сталъ очень подробно разспрашивать меня о моемъ самочувствіи. Мнѣ показалось, что онъ запоминалъ мои отвѣты. Все это было не вполнѣ обычно, и сначала я подумалъ что онъ какъ-нибудь случайно проникъ въ тайну моего маленькаго заговора. Но изъ разговора я скоро увидѣлъ, что онъ ничего не подозрѣваетъ. Потомъ онъ ушелъ опять-таки не въ садъ, а къ себѣ въ кабинетъ, и только черезъ полъчаса я увидѣлъ его въ окно гуляющимъ по его любимой темной аллеѣ. Я не могъ не думать объ этихъ мелочахъ, потому что ничего болѣе крупнаго вокругъ меня вообще не было. Послѣ различныхъ догадокъ, я остановился на томъ, наиболѣе правдоподобномъ предположеніи, что Вернеръ хотѣлъ написать кому-то, — очевидно, по спеціальной просьбѣ, — подробный отчетъ о состояніи моего здоровья. Почту къ нему всегда приносили утромъ въ его кабинетъ въ лечебницѣ, — въ этотъ разъ онъ, должно быть, получилъ тамъ письмо съ запросомъ обо мнѣ.

Отъ кого письмо, и зачѣмъ? — узнать, и притомъ немедленно, было необходимо для моего успокоенія. Спрашивать Вернера было безполезно, — онъ почему-нибудь, очевидно, не находилъ возможнымъ сказать мнѣ это, иначе сказалъ бы и самъ, безъ всякихъ вопросовъ. Не зналъ ли чего-нибудь Владимиръ? Нѣтъ, оказалось, что онъ не зналъ ничего. Я сталъ придумывать, какимъ бы способомъ добраться до истины.

Владимиръ былъ готовъ оказать мнѣ всякую услугу. Мое любопытство онъ считалъ вполнѣ законнымъ, скрытность Вернера, — неосновательной. Онъ, не задумываясь, произвелъ цѣлый обыскъ въ комнатахъ Вернера и въ его медицинскомъ кабинетѣ, — но не нашелъ ничего интереснаго.

— Надо полагать, — сказалъ Владимиръ, — что онъ либо носитъ это письмо при себѣ, либо изорвалъ его и бросилъ.

— А куда онъ бросаетъ обыкновенно изорванныя письма и бумаги, — спросилъ я.

— Въ корзину, которая стоитъ у него въ кабинетѣ подъ столомъ, — отвѣчалъ Владимиръ.

— Хорошо, въ такомъ случаѣ принесите мнѣ всѣ клочки, которые вы найдете въ этой корзинѣ.

Владиміръ ушелъ, и скоро вернулся.

— Тамъ нѣтъ никакихъ клочковъ, — сообщилъ онъ, — а вотъ что я нашелъ тамъ: конвертъ письма, полученнаго, судя по штемпелю, сегодня.

Я взялъ конвертъ и взглянулъ на адресъ. Земля поплыла у меня изъ-подъ ногъ, и стѣны стали валиться на меня…

Почеркъ Нэтти!

V. Итоги.

Среди того хаоса воспоминаній и мыслей, который поднялся въ моей душѣ, когда я увидѣлъ, что Нэтти была на Землѣ и не хотѣла встрѣтиться со мной, для меня вначалѣ быль ясенъ только конечный выводъ. Онъ возникъ какъ-будто самъ собой, безъ всякаго замѣтнаго логическаго процесса, и былъ внѣ всякаго сомнѣнія. Но я не могъ ограничиться тѣмъ, чтобы просто осуществить его поскорѣе. Я хотѣлъ достаточно и отчетливо мотивировать его для себя — и для другихъ. Особенно не могъ я примириться съ тѣмъ, что меня не поняла бы и Нэтти, — и приняла бы за простой порывъ чувства то, что было логической необходимостью, что неизбѣжно вытекало изъ всей моей исторіи.