Крэнфорд (Без указания переводчика)

— Могу сказать, не думаю, чтобъ он могли сравняться съ сочиненіями доктора Джонсона. Можетъ-быть, еще авторъ молодъ. Пусть его продолжаетъ; кто знаетъ, что изъ него выйдетъ, если онъ возьметъ себ за образецъ великаго доктора.

Это очевидно было ужь слишкомъ для капитана Броуна. Онъ не могъ перенести спокойно, и я видла, какъ слова вертлись у него на язык, прежде чмъ миссъ Дженкинсъ окончила свою фразу.

— Это вещь совершенно — другаго рода-съ! началъ онъ.

— Я очень это знаю, отвчала она: — и поэтому-то не слишкомъ взыскательна, капитанъ Броунъ.

— Позвольте мн прочесть вамъ сцену изъ ныншняго нумера, упрашивалъ онъ: — и получилъ его только сегодня утромъ, и не думаю, чтобъ здшнее общество успло уже его прочесть.

— Если вамъ угодно, сказала она, садясь съ видомъ покорности.

Онъ прочелъ описаніе «вечера», который Сэмъ Уэллеръ давалъ въ Бат. Нкоторыя изъ насъ смялись отъ души. Я не смла, потому-что жила у миссъ Дженкинсъ, которая сидла съ терпливой важностью. Когда капитанъ кончилъ, она обернулась ко мн и сказала съ кроткимъ спокойствіемъ:

— Принесите мн «Расселаса», душенька, изъ библіотеки.

Когда я принесла, она обернулась къ капитану Броуну:

— Теперь позвольте мн прочесть вамъ сцену, и тогда пусть общество судитъ между вашимъ любимцемъ, мистеромъ Боцемъ, и докторомъ Джонсономъ.

Она прочла величественнымъ пискливымъ голосомъ разговоръ между Расселасомъ и Имелакомъ и, кончивъ, сказала:

— Полагаю, что теперь предпочтеніе, отдаваемое мною доктору Джонсону, какъ романическому писателю, оправдано.

Капитанъ закусилъ губы и забарабанилъ по столу, но не сказалъ ничего. Она подумала, что можетъ нанести окончательный ударъ.

— Я считаю пошлостью и совсмъ не литературнымъ достоинствомъ издавать сочиненія выпусками.

— А какъ былъ изданъ «Странникъ?» спросилъ капитанъ Броунъ тихимъ голосомъ, который, я полагаю, миссъ Дженкинсъ слышать не могла.

— Слогъ доктора Джонсона долженъ служить образцомъ для начинающихъ писателей. Отецъ мой веллъ мн ему подражать, когда я начала писать письма. Я образовала по немъ свой собственный слогъ; совтую сдлать то же вашему любимцу.

— Мн было бы очень жаль, еслибъ онъ перемнилъ свой слогъ на такой напыщенный, сказалъ капитанъ Броунъ.

Миссъ Дженкинсъ сочла это личной обидой въ такомъ смысл, о которомъ капитанъ и не воображалъ. Въ эпистолярномъ слог она сама и друзья ея считали ее весьма-сильной. Множество копій съ множества писемъ видла я написанными и поправленными на аспидной доск прежде, чмъ она «воспользовалась остававшимся до почты получасомъ», чтобъ уврить своихъ друзей въ томъ-то или въ этомъ-то, и докторъ Джонсонъ былъ, какъ она сказала, ея образцомъ въ этихъ сочиненіяхъ. Она выпрямилась съ достоинствомъ и отвчала только на послднія замчанія капитана Броуна, но съ замтной выразительностью на каждомъ слов:

— Я предпочитаю доктора Джонсона мистеру Боцу.

Говорятъ (не ручаюсь за справедливость), будто капитанъ Броунъ сказалъ sotto voce:

— Чортъ побери доктора Джонсона!

Если онъ сказалъ это, то раскаялся впослдствіи. Онъ сталъ возл креселъ миссъ Дженкинсъ и пытался обольстить ее разговоромъ о нкоторыхъ пріятныхъ предметахъ, но она была неумолима. На слдующій день ока сдлала, упомянутое мною выше замчаніе, о ямочкахъ миссъ Джесси.

II Капитанъ

Невозможно было прожить мсяцъ въ Крэнфорд и не знать ежедневныхъ привычекъ каждаго обитателя; задолго до окончанія моего посщенія, я знала многое относительно броуновскаго тріо. Ничего новаго нельзя было открыть касательно ихъ бдности, потому-что они говорили объ этомъ просто и открыто съ самаго начала. Они не длали тайны изъ своей необходимости быть экономными. Оставалось только открыть безконечную доброту сердца капитана и разнообразные способы, которыми онъ, безсознательно для себя самого, обнаруживалъ ее. Разсказывались маленькіе анекдоты объ этомъ вскор посл того, какъ случались. Такъ-какъ мы читали немного и такъ-какъ вс дамы были довольны своими служанками, то въ предметахъ къ разговору былъ недостатокъ страшный. Мы, вслдствіе этого, разбирали обстоятельство о капитан, взявшемъ изъ рукъ бдной старухи ея ношу въ одно ненастное воскресенье. Онъ встртилъ ее возвращающуюся съ рынка, когда шелъ изъ церкви, и примтилъ ея неврную походку; съ важнымъ достоинствомъ, съ которымъ онъ длалъ все, освободилъ ее отъ ноши и отправился вдоль по улиц съ нею рядомъ, донеся ея овощи бережно домой. Это сочли очень-экцентричнымъ и надялись, что въ понедльникъ утромъ онъ сдлаетъ визиты, чтобъ изъяснить и извиниться въ преступленіи противъ крэнфордскаго приличія, но онъ этого не сдлалъ; и тогда было ршено, что ему стыдно и онъ прячется. Въ ласковой жалости къ нему мы начали говорить: