Крещендо (СИ)

Я у Тита уже был однажды, на его странном дне рождения: без детского шампанского, без музыки, без телевизора и даже без свечек на торте. Зато с молитвой перед едой и убойной вкусноты выпечкой. Обстановка у них дома небогатая. Для многодетной семьи в стандартном доме выделили две смежных трехкомнатных квартиры, которые Коровины соединили между собой. Старшие трое из восьми детей жили уже отдельно, своими семьями, но Матвей, женившись, занимал отдельную комнату этой же квартиры и растил собственного ребенка. Тит делил комнату с одним из братьев – Павлом, тот учился в местном профлицее и подрабатывал где-то. Сегодня он был в ночь. Поэтому Тит и потащил меня к ним домой.

Когда мы подъехали к их дому, меня трясло крупной дрожью, оттаял в теплой машине. Осознал весь ужас происходящего. Тетя Маша, мама Тита, уже ждала нас и, ни о чем не спрашивая, повела меня в ванну. Выгнала Тита. Велела ему что-нибудь из старой одежды принести и стала меня раздевать. Догола. Странно, что мне не было стыдно или неудобно. Как будто это тетя Анечка со мной маленьким возится. А ведь я даже маму стеснялся, запирался в ванной. Тетя Маша усадила меня в горячую ванну, погладила голову и сказала:

— Что бы ни случилось сегодня, Господь завтра всё исправит… Грейся!

Тит в ванну приволок мне горячего чая с калиной и велел выпить весь. Сидел по-турецки около и испуганно слушал мой рассказ.

— ЧО делать будем? — тихо спросил он. — ПОзвОни отцу, нажалуйся…

— Понимаешь, он не боится. Для меня не главное его наказать. Я боюсь, что он скрипку сломает… А я не переживу…

Тит выдал мне свой спортивный костюм трёхлетней давности и потащил в комнату к отцу. Николай Иванович был не просто верующим человеком, он был главой их церкви: то ли пастор, то ли пресвитер. Я не знаю точно, как это называется. В его комнатке было много самодельных полок, на которых уместилось огромное количество книг, книжек, брошюр с пугающе-религиозными названиями. На столе открыта толстая Библия. Николай Иванович что-то пишет. Это был уже немолодой, изможденный человек с большими залысинами, крутыми морщинами на лбу, длинным носом и недвижными серыми глазами, когда он говорил, то почти не открывал рта, звук был какой-то гнусавый и невыразительный. На православного батюшку с хорошо поставленным голосом — не похож. Как он проповеди говорит? Но Тит как-то обмолвился, что его папа — один из самых хороших проповедников.

Тит посадил меня на стул перед Николаем Ивановичем и сказал:

- Али, ты папе расскажи, он пОсОветует чО-нить от БогУ! Он к Нему ближее ведь!

— Тит, ступай к себе! Мы с Алексеем поговорим без тебя. А к Богу близок каждый, кто обращается…

Тит удалился. И я нерешительно рассказал о том, что ко мне прилип Май Деев, что он меня бил, что он украл мою скрипку и теперь…

— Он хочет, — я залился красной краской, — это… заняться со мной любовью… а я не могу… Я не знаю, что делать.

И я подавленно замолчал. Чем мне сможет помочь этот усталый странный человек?

— Алексей, то, чем хочет заняться с тобой этот Май, не любовь. Апостол Павел в послании к коринфянам говорил, что любовь «не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла». Любовь проявляется в жертвовании, как Господь жизнь отдал за нас с тобой – из любви! А твой Май превозносится, ищет своего и бесчинствует. Этому нельзя потакать! То, чего он хочет, великий грех. Может, он это и не осознает еще, хотя к этому возрасту уже нужно бы различать добро и зло!

— Он, Николай Иванович, уже много зла совершил! Он матерится, он унижает людей, он курит анашу, он…

— Не нужно мне о нем рассказывать. Не торопись судить. Сейчас главное - это то, что тебе делать. Я думаю, нужно сообщить в государственные органы, рассказать родителям, учителям…

— Дело в том, что он сломает мою скрипку. И он сделает это! Я не выдержу…

— Алексей, но скрипка — это дерево, металл и пластик. Дороже то, что душой называется.

— У моей скрипки тоже есть душа! Вы не слышали её звук!

— Тссс… Алексей, душа есть только у человека, ею нас Господь наделил.

— Неправда, моя скрипка с душой!

— Я воспитывался в спецучреждении, родителей посадили за веру, поэтому я с трех лет по детским домам мыкался, видел страшное. Не буду тебе рассказывать. Но у меня была подружка — канарейка. Она чирикала только со мной, никто в нашей мальчишеской комнате не удостаивался такой чести. Мне казалось, что канарейка как человек, я ей рассказывал свои смешные тайны, делился переживаниями. И мне казалось, что она единственная, кто меня понимает, отвечает мне на своем языке. Нам запрещали выносить клетку с ней из комнаты, а я надеялся, что канарейка меня понимает, она мой друг. Вынес, открыл дверку, а птичка улетела. Я умолял её, просил вернуться, а то мне попадет… Но… Это мне был урок. Душа есть только у человека!

— Моя скрипка — не канарейка, вы просто её не слышали!