Крестные братья

И они взяли… Да так, что уже через неделю Толю, к ужасу матери, арестовали и предъявили обвинение по сто сорок четвертой статье.

И поехал Толя Кесарев в «Матросску».

Там он и познакомился с Крестом, имевшим такую кличку из-за большого креста, выколотого у него на груди. Получил Толя на первый раз немного, всего три с половиной года. И через полгода, уже успев стать Бесом, был переведен на взрослую зону, поскольку ему исполнилось восемнадцать лет.

На взрослую зону он пришел уже «вором». И к тому же весьма зарекомендовавшим себя среди малолеток. Рассказы об отчаянном парне по кличке Бес дошли и сюда. Покровительство над молодым и многообещающим Кесаревым взял один из самых известных по тому времени авторитетов по кличке Балда, который корешковал на воле с Панами.

Это был опытный и смелый вор, повидавший в своей жизни виды. Да и мужиком он оказался стоящим. Его нельзя было ни запугать, ни, что самое главное, купить. И он железной рукой правил на зоне, свято соблюдая воровские неписаные законы. Хотя почему неписаные? Как раз писаные! Только в отличие от общечеловеческих, писанных ручкой и чернилами, эти писались кровью…

Уже к концу своей первой «ходки» Кесарев завоевал большой авторитет. Особенно после того, как вместе с Балдой подавил конкурентов на первенство в зоне.

Кто знает, как бы сложилась его дальнейшая жизнь после освобождения, если бы через месяц он совершенно случайно не встретил того самого Николая Борисовича Кесарева, чье имя носил. И не спросил с него по счету. За мать. В пятьдесят седьмом году тот просто-напросто сбежал из дома, бросив беременную жену. С абортами тогда было тяжело, да и срок был уже большой, но нашли врача и уговорили сделать аборт. Правда, мать после него чуть не умерла. А когда оправилась, от веселой женщины в ней не осталось ничего. И Анатолий поклялся наказать отчима.

Это наказание обошлось ему еще в три года, благо суд все-таки принял во внимание обсто-ятельства.

И если после первой «ходки» у Кесарева еще была какая-то надежда на новую жизнь, то после второй он потерял ее навсегда. Его ожидало дальнейшее путешествие на том самом поезде, на подножку которого его втащили. Особенно после того, как он ударил попытавшегося было издеваться над ним одного из «пастухов» и ему прямо в колонии довесили еще год.

Он вернулся признанным авторитетом, и одно только его имя вызывало заслуженное уважение во многих тюрьмах и на зонах.

Чем он только не занимался, и занимался успешно, в последующие годы, пока наконец не остановился на торговле угнанными машинами. Это был для того времени по-настоящему крупный бизнес. Неиспользованные способности так или иначе требовали выхода, а к мелочевке у Кесарева душа никогда не лежала.

После освобождения начался новый этап в его бурной биографии. И начался он, как известно, тоже весьма бурно…

На аэродроме его встретил Селиванов. Увидев приятеля, Кесарев не смог удержаться от улыбки. Еще несколько месяцев назад — «запретка», автоматчики на вышках и лагерные «клифты» и… встреча в неаполитанском аэропорту сегодня.

Обнявшись со Штыком, Кесарев усмехнулся.

— Ну что, Леша, и снова в бой? Покой нам только снится?

— Если бы снился! — невесело покачал тот головой, вспоминая улыбающееся лицо Марины, запавшей ему в душу.

— Ничего! — хлопнул приятеля по плечу Кесарев. — Прорвемся!

— В гостиницу? — спросил Селиванов.

— Нет, — покачал головой Кесарев, — сначала к Балиеву!

И они направились к стоянке такси. Сев в машину, Селиванов назвал адрес, и водитель, ничуть, видимо, не удивившись страшному произношению своего пассажира и отлично поняв его, тронул «фиат» с места.

За все время пути они не обмолвились ни единым словом. Селиванов сосредоточенно курил, а Кесарев с интересом смотрел на пролетающие мимо со скоростью сто двадцать километров в час пейзажи. С одной стороны голубел Неаполитанский залив и зеленели бесконечные виноградники и фруктовые сады, чередующиеся с оливковыми рощами, а с другой — амфитеатром уходил в горы город. Или, вернее, пока еще пригород.

Италия… Кесарев вдруг вспомнил, с какой восторженностью рассказывала ему об этой стране мать, хотя сама никогда не бывала в ней. В то время в Италию мог попасть разве только министр иностранных дел со своей свитой. Да и то под страхом быть обвиненным затем в шпионаже…

И тем не менее мать говорила об Италии так, словно прожила в ней лет десять. Наибольшее впечатление на Кесарева произвели имена великих художников и названия итальянских городов. Было в них что-то романтичное и звучное. Леонардо да Винчи, Рафаэль, Джотто, Венеция, Неаполь, Боттичелли… По сравнению с Девятой ротой все эти названия звучали сладкой музыкой.