Криминальный диагноз

Мне доктор давал такой тест. На карточке написаны три слова. Нужно подобрать четвертое, чтобы оно подходило ко всем трем, а потом объяснить эту связь. Кажется, я неплохо справился с ним. Почему мне вспомнился психиатр со своими карточками? Просто я очень быстро подобрал слово, подходящее к трем другим, только что услышанным: «Латвия», «бартер», «биржа». Знаете какое? Валдис!

— А какая роль была у Натальи?

— Точно установить не удалось. По официальной версии, Збышек, пользуясь ее доверчивостью, получил нужную ему информацию, собранную нашим департаментом.

— Значит, утверждать, что она была в этом замешана, вы не можете?

— Не могу, — согласился Антон. — Но спустя полгода ее практически взяли с поличным при перевозе радиоактивного изотопа.

— Урана?

— Нет, не урана. Это элемент столь же менее известен, сколь и более дорог. По ценам мирового рынка изъятые у нее два грамма стоили около четырехсот тысяч долларов. Если бы эти идиоты сразу возбудили дело о контрабанде и незаконном обороте, а не о шпионаже, который инкриминировался тогда всем подряд…

Я прослушал подробности. Почему было закрыто дело, как Наташка ушла из «Гринпис»…

Почему же я такой идиот? Почему не обращаю внимания на очевидные вещи? Почему меня не насторожило признание Натальи, что идея с изотопом — не ее? Откуда она могла так хорошо знать, что Валдис завязан с наркотиками? Черт меня подери, можно было хоть полюбопытствовать, как она на свет появилась и где живет, если не «тусуется» на Арбате?

Амнезия, говоришь? Нет, дорогой доктор, у меня иной диагноз. Я — идиот. Непроходимый, безнадежный тупица, хронический, так что ни лекарства, ни терапия, ни аутотренинг мне не помогут. Если человек наступает на те же грабли второй раз — это уже система.

Значит, моя подруга оставила меня с носом…

Мой собеседник демонстративно посмотрел на часы и поднялся, давая понять, что отведенное мне время истекло. Я спохватился, что последние минут десять аудиенции сижу истуканом, глядя в одну точку. Антон уже давно закончил свою обличительную речь, и только педантичность мешала ему выставить меня за дверь раньше, чем истечет оговоренное время.

— Простите, можно от вас позвонить? — У меня возникло вдруг неодолимое желание убедиться, что Валдис и Шитов еще сидят по камерам.

— Да. — Антон аристократическим жестом указал на аппарат. — Но, будьте добры, не долго.

Он опять посмотрел на часы и вышел, а я достал бумажку с прямым телефоном Совина.

— Подполковник?

— Нет еще, — ответил он сухо. — Передумал?

— Я только хотел знакомым передачу прислать. Не возражаете?

— Опоздал ты немного. Двоих уже нет.

— Как так?

— Шитов выписался в тот же день. Звонили по его вопросу. А вот прибалта освободили по предписанию. Заболел он сильно в камере.

— Ловко, — сокрушенно кивнул я.

— Надеюсь, ты успел далеко убежать? А то они обещали устроить игру в горелки.

— Это уже мои заботы. Ладно, успехов вам на ниве борьбы со всем подряд. Тем более что сила сейчас за вами. — Я бросил трубку.

Антон все не возвращался. Похоже, я закончил досрочно. Не позвонить ли еще кому? Оглянувшись на дверь, я быстро набрал восьмерку. Выход на межгород свободен. Оно и понятно: как-никак, международная организация.

Думаю, нет нужды говорить, куда я звонил. Скажете, глупо? Так уж устроен человек. Легче двадцать раз умереть, чем расстаться со своими иллюзиями. Кстати, другой отличительной чертой является способность привыкать ко всему, так что трудно умирать только первый раз, остальные девятнадцать пойдут легче.

— Мадемуазель Лиз, силь ву пле, — произнес я вполне по-французски. Вот только разобрать, что мне ответили, я не смог.

Дверь открылась, и в комнату зашел Антон.

— Дозвонились?

— Да, спасибо. — И тут же соврал без зазрения совести: — Сейчас ее позовут из палаты.

«Позовут из палаты», само по себе не требует разъяснений. Прихватив со стола журнал, Антон тактично удалился. В этот самый миг в трубке раздался голос Лиз. Я назвал себя.

— О, мсье! Могу вас счастливо! — воскликнула она.

Как это перевести? Она рада меня слышать?

— Ваша мадам уже гостит у нас!

— Что?! Кто?! — Я не верил собственным ушам.

— Мадам Нина Полеску. Она начинала гостить сегодня.

Начинала гостить? Приехала? Заказала номер? Чертова дура эта Лиз, взялась учить язык — надо было учить хорошо.

— Она уже здесь? Ее можно позвать?

— Я уже позвать. Момент… — Послышалась какая-то возня.

— Алло? — Низкий женский голос с восточнославянским акцентом. Не пойму, взяла ли его обладательница трубку в Париже или это кто-то вклинился в нашу, отечественную линию.

— Алло! Кто это? — Я был в ужасе от мысли, что связь сейчас прервется.

— Олег! Олежек! — Низкий голос взорвался вдруг знакомыми нотками. Это Наташка! Это моя Наташка кричит мне через два часовых пояса.

— Да! — заорал я в трубку. — Это я! Я!

— А это я! — кричала мне Наташка. — Нина! Где ты?

— Я в Москве, — произнес я много тише, поглядывая на дверь. Полагаю, меня достаточно хорошо было слышно.

— Что? Что с тобой? Как ты? — Она сыпала вопросами, словно вываливала пельмени в кипяток: буль-буль-буль. Невозможно и слова вставить.