Кризис без конца? Крах западного процветания

Перемены были разительными и знаменовали собой один из наиболее решительных переходов от классической либеральной эпохи к либеральной коллективистской эпохе. Неолиберальная эпоха отказалась от многих аспектов либеральной коллективистской эпохи, но в некоторых важных отношениях до сих пор действуют структуры и ограничения того времени, и это особенно проявляется в том, какую роль играет «большое» государство. Несмотря на риторику некоторых своих наиболее горячих сторонников, неолиберализм, начиная с 1980-х годов и до наших дней, так и не смог восстановить некоторые основные принципы ранней эпохи либерализма. Изменилась сама идея экономического кризиса, вера в то, что в его основе лежат чисто экономические причины, а регулярное чередование подъемов и спадов в капиталистическом экономическом цикле необходимо для сохранения здорового капиталистического общества и обеспечения его прогресса. Появились особые приемы решения проблем в социальной сфере, сглаживания колебаний и поддержания, насколько это возможно, равномерности экономического прогресса [Habermas, 1976; Хабермас, 2010]. Наблюдается стремление сделать этот процесс управления еще более технократичным и деполитизированным. Избираемые политики все чаще передают полномочия невыборным специализированным органам – центральным банкам и разнообразным регуляторам. Экономические кризисы теперь сводятся к проблемам управления сложными системами, которые совсем не обязательно должны касаться граждан. Но когда ошибки в преодолении кризиса приводят к тому, что граждане неожиданно оказываются беззащитными, возникает вопрос о легитимности самой системы. Кризис переходит из экономической реальности в политическую. На первый план выходит неспособность регуляторов защитить граждан. Это может поднять гораздо более серьезные вопросы о справедливости экономического и общественного порядков.

В классическую либеральную эпоху глубоко укоренилось понимание необходимости позволить кризису развиваться собственным путем и использовать связанные с ним побочные явления, для того чтобы преподать моральные уроки добра и зла, мудрости и глупости в рыночной экономике. Читая сегодня некоторых либертарианцев XIX в., например Герберта Спенсера, попадаешь в мир совершенно иной морали. Спенсер писал: «Не очевидно ли, что среди нас имеется большое число несчастий, которые являются прямым результатом дурного поведения и не должны быть отделяемы от него?» [Spencer, 1994, p. 81; Спенсер, 2005, с. 23]. Он считал, что без периодических значительных потерь и высокого уровня незащищенности капитализм не может считаться капитализмом. Он с настороженностью относился к первым неуверенным шагам к государственному страхованию на случай потери работы, болезни, по старости, считая, что это ведет к утрате высшей ценности экономического кризиса как способа отделить годных людей от негодных и периодически избавлять общество от последних.

Таков бескомпромиссный взгляд на ответственность личности как основу свободного и прогрессивного общества, и, хотя этот вид либертарианства возродился в конце XX столетия, он так и остался течением, поддерживаемым меньшинством. Вместо этого, во всяком случае в состоявшихся капиталистических демократиях, победу одержало государство всеобщего благосостояния с его минимальными нормами социального обеспечения и социальной справедливости, правами человека и социальной демократией. Культура субсидий хотя зачастую и становится мишенью для нападок в периоды жесткой экономии, продолжает существовать, что нередко вызывает недовольство либертарианцев. Обещанному фундаментальному отступлению государства, о котором так много говорят, еще предстоит материализоваться. Это стало одним из ключевых противоречий в самом сердце неолиберального порядка.