— Почему ты тогда сказал, что Роберт меня подставил? — вырвалось у меня.
— Ничего такого... — он хотел, наверно, сказать: «я не говорил», но вовремя засовестился и о чем-то задумался. — Ты была с Алицией, когда ее кто-то выслеживал. И молчишь об этом... Кого ты можешь выгораживать, как не Збышека? Допустим даже, что дело тут не в его личных обидах, допустим, Алиция влипла в какую-то сомнительную историю. Но с таким же успехом в ней мог быть замешай и Збышек.
— Почему из всего населения Варшавы вам понадобилось положить глаз именно на Збышека?
— Потому что он один у нее побывал. Что Алиция оставила в Копенгагене? Доказательства его вины, которые ты хочешь уничтожить? Или наоборот — невиновности? Письма с угрозами ее убить? Или с описанием аферы, в которую он впутался?
— Какой аферы, опомнись! — пискнула я, чувствуя, как у меня волосы на голове зашевелились. Надо же нести такую чушь, как у него только язык не отсохнет!
— Что там был за эскиз?
— Не знаю!..
— Зато я знаю. Никакого эскиза в помине не было. Ты ушла, потому что заявился Збышек. Тебе известно, что это он ее убил, но Алиция всегда чувствовала свою вину перед ним, и теперь ты исполняешь ее волю и покрываешь его. А зря, есть отпечатки пальцев, есть показания привратника, этого вполне хватят, не говоря уж о запасах у него в доме снотворного, достаточных, чтобы усыпить стадо слонов!
— Чушь! — только и взвизгнула я в отчаянии. Я собиралась разговорить его, что-нибудь вытянуть, а в результате сама потеряла дар речи. Нет, чутье меня не обманывает, во всей этой галиматье концы с концами не сходятся, но он меня совсем задурил. Ясно одно: Збышек в опасности, для него это может плохо кончиться.
Весь остаток вечера Збышек и маляр, увешанный колбасами, незримо витали в моем доме. На все мои протесты и расспросы Дьявол отвечал контрвыпадами. В конце концов я вообще перестала с ним разговаривать, тогда он тоже умолк и задумался — на сей раз надолго.
— Похоже, наломала ты дров, — подал он голос, когда я уже засыпала. — Соучастие в укрывательстве преступника...
* * *
Майор учинял мне допросы, после которых я начинала подумывать, уж не сама ли совершила убийство. Телефон у Збышека не отвечал, дома его тоже не удавалось застать, а тут еще опять позвонила сестра Алиции, домогаясь известий о теле. У меня же никак до этого тела руки не доходили и в голове царил сплошной сумбур.
Збышек испарился совсем не вовремя, я даже не могла ничего узнать о маляре, который казался мне единственной уловимой в этом хаосе ниточкой. Копенгаген отдалился на другой конец света. Как личность сверх всякой меры подозрительную, меня уже совсем не посвящали в ход следствия. Ни майор, ни Дьявол не удосуживались теперь отвечать на мои расспросы.
Я набирала номер Збышека каждые полчаса, в любое время дня и ночи. Проверила в бюро ремонта — телефон в полном порядке.
— Кому ты звонишь так поздно? — поинтересовался Дьявол, выходя из ванной в полдвенадцатого ночи.
— Збышеку, — буркнула я.
— Бесполезно.
— Это почему же?
— Мы, конечно, строим все более комфортабельные тюрьмы, — объяснил он, с достойной удивления аккуратностью складывая брюки, — однако ж в камерах телефонов еще нет.
У меня мороз подрал по коже, в желудке и то вдруг стало холодно.
— Шутки шутишь?
— На этот раз не угадала. Несмотря на поздний час, я кинулась звонить майору. Не хватило самообладания даже извиниться за беспокойство.
— Ну что ж, — как-то неопределенно протянул он в ответ. — Понимаю, вам это неприятно было услышать...
От сочувствия майора мне легче не стало — значит, не шутки. Я собственноручно подставила Збышека! Будь на его месте любой другой — здоровый, довольный собой и жизнью, — не страшно, пусть бы посидел. В свое время я бы все объяснила, и отпустили бы человека с Богом, целым и невредимым. Збышек — иное дело! С его здоровьем и характером можно сломаться за каких-нибудь пару дней. Он и на свободе-то почти не вылезал из депрессии! Не говоря уж о прочих невротических хворях, от которых не помогали ни курорты, ни медицинские светила. Мало того, что Алиция его бросила, что жизнь у него пошла кувырком, так нате вам — еще и сажают по подозрению в убийстве! Это может навечно травмировать и не таких, как он, здоровяков, чего уж говорить о нем! Да неужто я оставлю беднягу на произвол судьбы — мол, тут хотя бы собственную шкуру спасти! Единственно злорадством пока и держалась. Ну хорошо же, Дьявол, сам напросился! Выложу всю правду, заодно все, что о тебе думаю, — и отряхну прах от ног своих. Посмотрим, каково тебе будет...
Назавтра прямо с утра я позвонила Михалу. Колбасу Ежи выслал срочной бандеролью, и я рассчитывала что-нибудь разузнать прежде, чем добровольно суну голову в петлю. Соединили нас через десять минут, благо он оказался дома.
— Слушай, Михал, скоро ты, наверно, получишь бандероль, — дипломатично сообщила я ему.
— Вторую? — удивился Михал.
— Почему вторую?
— Одну я уже получил. Какой-то идиот прислал кило вонючей колбасы.
— И что ты с нею сделал? — с замиранием сердца спросила я.