Крокодил из страны Шарлотты

— Прямо не верится. Обогнать всех в такую-то погоду! Что за страна! Животные непредсказуемы, а люди не различают пола.

— Ну почему же, на этот раз все сходится, чего придираешься? Опять же — Юно. Юнону мы проходили в школе, женское имя, и тут, смотри, — Юно Ллойд, кобыла. Все соответствует.

— Допустим, зато Юно Клинтеби — жеребец. Наверно, для разнообразия. Доверяй, но проверяй.

Угадывание по кличкам пола той или иной лошади было для нас смертной мукой, особенно если учесть, что в те времена датские сокращения представлялись нам темным лесом и что туг мы уже не раз накололись. Однажды в промозглый дождливый день, соображая насчет ставок, мы пренебрегли Грандессой — решили, что нежная хрупкая дамочка не пожелает месить грязь и сойдет с дистанции. Как бы не так, Грандесса пришла первой, принеся счастливчикам баснословные барыши, и вдобавок ко всему оказалась могучим жеребцом. Зато некоторые из резвых жеребцов, на которых мы возлагали надежды на длинных дистанциях — к ним лошади мужеского пола, как известно, лучше приспособлены, — оказывались самыми натуральными клячами. Апофеозом наших проколов по этой части была Флоренс.

Впервые мы положили на нее глаз в очень типичной для нее ситуации. К тому времени мы уже изучили фамилии наездников и кто чего стоит — вкупе, натурально, с лошадью. Помнится, просмотрев в тот день программку заездов, я осталась недовольна.

— Да тут не на кого ставить. Одни графья едут.

— Какие еще графья?

— Взгляни сам. Везде «гр.» Граф Гуттерман, граф Петерсен...

— Герр! — прорычал Михал.

— Какая разница. По мне, все одно графья. Аристократия рванула со старта, уже почти одолела круг, и тут на последнем вираже нашему взору предстало незабываемое зрелище. От группы легко отделилась наша Флоренс и уже до самого финиша шла в гордом одиночестве, увеличивая дистанцию так, словно все остальные топтались на месте. Ехавший в возке граф Петерсен даже не натягивал поводья, мало того — ухитрялся держать их в изящно поднятой руке да еще и раскланиваться с публикой. Та отвечала ему шквалом смеха и аплодисментов, все, очевидно, знали Флоренс. Кроме нас. Мы зашлись от восторга — лошадь неслась без всякого принужденья, без малейшего усилия, вдохновенно, упоенная скоростью, — словом, это было божественно!

— Наверно, она его любит и старается осчастливить, — сказала я умиленно, имея в виду графа Петерсена.

— Она! А он ее — нет? Представляешь, как он ее любит? За те денежки, которые на ней зарабатывает?

— Это само собой, но она, по-моему, любит его больше. Прямо всем сердцем рвется к финишу!

— Да и он ее от всего сердца поторапливает...

— Наверняка перед заездом подносит ей цветы, как ты считаешь?

— Да я бы ей эти цветы на коленях подносил, — с чувством сказал Михал. — Небось каждый день меняет букет на свежий. Трюмо поставил в конюшне и ленты в гриву вплетает.

— А перед бегами падает ниц и умоляет: «Не подведи, алмаз души моей, не подведи...» — А она ему подносит копыто для поцелуя. Вот бедолага, наверно, на баб и глаз не смеет поднять, боится оскорбить ее в лучших чувствах.

— Ну уж не знаю. Любящее сердце великодушно.

— Слушай, а может, он с нею обращается как истинный мужчина? — вдруг загорелся Михал. — Регулярно, дважды на неделе, обхаживает кнутом, а?

— Сказанул! — вскипела я. — Неужто похоже, что ее бьют кнутом?

В конце концов мы сошлись на том, что у этой пары настоящая, большая и взаимная любовь и что капризная, своенравная Флоренс побеждает лишь тогда, когда графу удается доказать всю глубину своего чувства. В противном случае, если, к примеру, граф запамятует поставить в вазу королевского фарфора свежие розы или, не приведи Господи, окажет внимание какой-нибудь молодой даме, оскорбленная Флоренс приходит к финишу последней, то и дело сбиваясь на галоп.

После чего оказалось, что Флоренс — жеребец.

Но мы никогда не смирились с этим фактом. Скорей всего, любовь графа к Флоренс столь велика, что он из ревности хранит в тайне ее пол. На том и порешили. Однажды наш приятель, завсегдатай тотализатора, предпочитающий, правда, бегам скачки, возымел глупость засомневаться в нашей Флоренс, когда она на вираже вышла вперед.

— Да что ты! — возмутилась я. — Если не Флоренс, то кто?!

— Ну, раз уж ваш Флоренс такой молодец... — с недоверием протянул он.

Я постучала пальцем по лбу и бесповоротно списала его в разряд круглых дураков. Во-первых, не понимает очевидной истины — если Флоренс ведет на вираже, то нет такой силы на свете, которая помешала бы ей прийти первой, а во-вторых, он принимает ее за жеребца. С ним все ясно!

— Третий номер. Газель то есть, вышла вперед, — прокомментировал Михал, тщательно изучая программку и анализируя наш успех. — А первый передвинулся на второе место. Надо играть на числа, есть в них какая-то система.

— А вот, смотри, двойка спустилась на двенадцатое, — вдумчиво заметила я. — Все сходится, четные сдвигаются, а нечетные остаются.

— Ты что, тройка — это четное число?

— В прошлый раз!