Читаем Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ) полностью

«Приземляясь», Гарри почему-то странным образом затормозил — необычное ощущение. Сразу догадался, что Сольвай, вероятно, не слишком чисто переместился, взбунтовал энергию, не схлопнул за собой пространство, что привычные к аппарации волшебники делают на автомате, — и теперь из созданного новичком трансгрессивного канала нещадно «сквозило», поэтому летевший след в след Поттер не удержался на ногах и шлёпнулся на пятую точку, будто его кто-то толкнул назад. Огляделся, проморгавшись: Сай — живой, целый! — кровать, пушистый коврик…

— Эх, жалко, что мы с тобою в «девичестве» ни разу не потрахались! — Услышал он реплику Кима. — Не знал, что лебеди так умеют — с налету! Чисто «Падение Икара», акт второй. А вот и Зевс-громовержец. Здрасьте. — Волосатый голый нахал кивнул Поттеру и продолжил насмешливым баском: — Ща будет метание молний, финальная ария, занавес и вынос трупов!

Ну, конечно же, кто ещё, как не Мормо Мартинсен, должен был оказаться (как же иначе!) в нужное время в нужном месте и удостоиться чести оценить и увековечить в памяти потомков (что трепаться станет не факт, а что при случае съязвит — гарантировано!) виртуозную премьерную аппарацию друга и топорное прибытие в Германию Главного британского мракоборца.

Он искоса послал Поттеру очень выразительный взгляд, в пару которому весьма подошёл бы хрипловатый голос Йоргена: «Не волнуйся, папа. Мы ж свои люди. Ты — мне, я — тебе: ни одна душа не узнает, как ты только что припопился…»

Гарри понимающе кивнул на этот невысказанный вслух, но весьма красноречивый шантаж родственничка и, прищурившись, сказал:

— Ну, мистер Сванхиль, ещё раз так сделаешь — …

— Э, нет! — перебил его Ким и, завернувшись в атласный кокон, гордо, как древнеримский сенатор или оперный премьер, прошествовал к двери. — Мне ваши ролёвки не интересны. Кто кого и как у вас наказывает — увольте! — Уже возле двери он подмигнул Сольваю. — За час управитесь? А то у нас репетиция. Я пока у Бамсе додро… докемарю. Кстати, подушка — в сперме; конечно, понимаю, что мы теперь одна семья, но всё же…


*

Разговаривая с Гермионой, Гарри плечом прижимал дифон к уху и тёр кулаками воспаленные глаза.

— Да, Герми, лучше собраться у тебя. Хорошо, что ты пока как бы не существуешь, ну, в качестве официального лица. Вроде в метрополии тебя вообще нет…

Время после краткого визита в Германию полетело со скоростью карнавальной шутихи: вот только-только занималось утро — а уже последние искры дня гасли в вечернем небе. Дел накопилось столько, что даже с помощью вездесущего Люпина, который, казалось, работал двадцать четыре часа в сутки, и всего поставленного на уши Аврората (плюс тайных агентов Поттера) ситуация складывалась откровенно хреновая. Кингсли опережал. Ресурс у него был помощней — считай, все учреждения магической Британии уже опутались его сетями. Законы выпекались, как горячие булочки с беконом на пикнике… причем, начинкой — свиньей на заклание — должен был стать сам Поттер, ну или его близкие, что по сути одно и то же…

Заговорщики собрались расширенным составом в только что отремонтированной берлоге Рона. Пахло краской и новой мебелью.

— Господин директор будет с опозданием, — вспомнил Тедди, развязывая тесемки своей «особой» папки.

Джеймс устало плюхнулся на диван:

— Что ты так официально?

— Проверял заглушки, — ответил “главный конспиролог” Люпин, не поднимая глаз от документов. — Я начну, крестный? — Гарри кивнул. — Итак, — продолжил Теодор. Все перестали разговаривать, пить чай, переместились ближе к столу. — Общественное мнение практически сформировано: газеты поддерживают у населения ощущение постоянной тревоги. Всюду статьи про падение нравов и прямую опасность самим основам, как называется, традиционно-патриархального устройства «нашего могучего тысячелетнего сообщества».

— Это пустые слова, — резюмировал Рон с заметным облегчением.

— Отнюдь. — Гермиона убрала с лица выбившийся из прически локон. — Чем примитивнее пропаганда — тем лучше срабатывает. Сколько приблизительно продолжается эта кампания?

— Я могу назвать даже точную дату, — сразу нашёлся Люпин. — Началось всё после развода Гарри: первые статьи в прессе о подрыве устоев, так, сперва без нажима на мозги, типа общих рассуждений.

— Ну что за хрень? — Гарри нахмурился. — Давайте валить всё на меня. Геройчик плохо себя ведет — стал опасен, пьет-гуляет. Да ещё и (какая удача!) — ге… — он, в запале чуть не проговорившись при сыне, чертыхнулся сквозь зубы, — едрить его! Развратник. А тут — падение рождаемости, бабло неоткуда брать, и магглы обнаглели вконец: развивают технологии — мама не горюй! — и скоро из космоса обнаружат наш скрытый пыльным тюлем картонный балаганчик... Пиздец как правильно! А кто виноват? Опять же — Поттер. Ату подонка!

— Именно. Ты переставал соответствовать, быть иконой, да и… Извини. — Тед опустил глаза и повторил: — Извини.

Гарри охолонул:

— Нет, всё так. Значит, более двух лет? Но не сразу же Кинг решил прибрать всё к рукам. Власти ему мало, вы подумайте!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
После банкета
После банкета

Немолодая, роскошная, независимая и непосредственная Кадзу, хозяйка ресторана, куда ходят политики-консерваторы, влюбляется в стареющего бывшего дипломата Ногути, утонченного сторонника реформ, и становится его женой. Что может пойти не так? Если бывший дипломат возвращается в политику, вняв призывам не самой популярной партии, – примерно все. Неразборчивость в средствах против моральной чистоты, верность мужу против верности принципам – когда политическое оборачивается личным, семья превращается в поле битвы, жертвой рискует стать любовь, а угроза потери независимости может оказаться страшнее грядущего одиночества.Юкио Мисима (1925–1970) – звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). В «После банкета» (1960) Мисима хотел показать, как развивается, преображается, искажается и подрывается любовь под действием политики, и в японских политических и светских кругах публикация вызвала большой скандал. Бывший министр иностранных дел Хатиро Арита, узнавший в Ногути себя, подал на Мисиму в суд за нарушение права на частную жизнь, и этот процесс – первое в Японии дело о писательской свободе слова – Мисима проиграл, что, по мнению некоторых критиков, убило на корню злободневную японскую сатиру как жанр.Впервые на русском!

Юкио Мисима

Проза / Прочее / Зарубежная классика