Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Но Л. Андреев не только литературное явление, и тут начинается его неоспоримое значение. Назвавший его пророком окажется правее того, кто называет его писателем. В языке багрового света вдруг из кромешной тьмы выхвачен образ настоящего и будущего – имеющие глаза да видят! Это особенно относится к его произведениям периода 1904–05 гг. Повторяю, по беспощадности характеристик, силе интуиции, пышности фантазии, приподнятости образов, ритмов, словаря это не писательский – дар.

Я, однако, отвлекся. Знакомые частью не разделяют, частью не понимают моей страсти к чтению: ум ищет дела. Для него праздность болезненна. К этому добавляется еще сознание того, что я что-то накапливаю для нашего будущего, для тебя: как много собирается того, о чем придется (когда приведется) переговорить. Сегодня 27 августа. Месяц до нашего рождения. Новых пожеланий у меня нет – скорей бы сбывались старые.

Жизнь лишь мимолетно дала нам вкусить от любви Паоло к Франческе. Она послала нам в дар любовь Петрарки и Лауры. Дар этот тяжек, как и всякий идеал. Но, как и всякий идеал, он наполняет чувством и смыслом всю жизнь.

Саня.

Десять дней проносил письмо и только сейчас удосуживаюсь отправить. Ты не будешь меня в этом винить. Может быть, поспеет мое письмо к 27 сентября. Если нет, то я несколько ранее послал еще одно: в нем репродукция с картины художника Розенталса271 – «Актриса». Что-то есть в ее образе твое. Там же немного цветов и стихотворение.

Обнимаю, родная, целую каждый твой пальчик, твой упрямый лобик твои глаза.

Будь добра, здорова и терпелива.

Любимая моя!

7.IX.51 г. Саня.

13.IX.51 г. Письмо мое становится похожим на дневник. Получил, наконец, твои дорогие листки от 27.VII. Радуюсь любому твоему присутствию, хотя сердце сжимается от боли – как трудно тебе приходится, родная! Чувствую, что ты на исходе своих душевных сил, а физические твои силы – я как никто это знаю – были всегда слабенькие. Я скажу тебе только одно: мы никогда не знаем, какой резерв душевных сил остается при нас тогда даже, когда кажется, что все уже потрачено, все на исходе. В оценке себя мы почти всегда скромны. Что же до тебя, то ты, родная, богаче многих и многих. Я прибавлю еще два слова: необходимо разорвать круг, в который ты себя добровольно замкнула. Это спасательный круг, каким он кажется. Нужно оплодотворить свою духовную и душевную почву, – она иссыхает без плодов. Наука не может быть здесь выходом. Всякая гипертрофия не дает пользы. Нужен близкий (близкая). Не враждуй с жизнью. Сделай это ради меня, ради себя. Я не даю тебе плоских советов и никогда этого не сделаю. Но повторю, найдись около тебя человек, подобный Э. С.272, и ты бы воспрянула, а я бы не потерял ни одной частички образа, который я беспредельно люблю в тебе. Теперь я спрошу тебя, хотя отчасти предвижу ответ: можно ли тебе надеяться на защиту твоей работы? Возможно ли это по внешним условиям? Если все-таки да, то считаю жизненно важным для тебя ускорить это дело. Это все-таки поставит тебя во всех отношениях, повторяю, , в новые и благоприятные условия. Я говорю на этот раз об условиях, а не о самолюбии, и очень прошу посчитаться с моим советом. Жду твоих приветов. Очень, очень обидно, что с отпуском опять неустройство. Одна надежда на то, что удачны бывают экспромты. Целую, благословляю тебя, родное мое существо. Всегда с тобой. Саня.

Что с Манюшей? Последнее письмо от нее от 26/VI. Очень тревожусь. Здорова ли? Срочно напиши, родной мой Манек!

1952

№ 404. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

11.I.52 г.

Родная моя!

Пишу совсем коротенько с тем, что соберусь написать подробней. Я здоров. В жизни моей сколько-нибудь значительных перемен нет. Твоих писем (летних) я не получил, но теперь знаю из твоего письма, что ты ошиблась адресом. Радуюсь, что это разъяснилось, и мне стало спокойней на душе.