Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Арест Розалии Семеновны совпал по времени с поступлением ее дочери в Ленинградский государственный университет на биологический факультет. Я в ту пору учился тоже в университете на историческом факультете, и наши встречи стали почти каждодневными. Встречались мы и в моем родительском доме. Впрочем, частые наши встречи бывали и мимолетными. Много времени я уделял тогда общественной работе и первым пробам исследовательской деятельности. И очень ярким впечатлением остались наши встречи в Петергофе, где на биологической станции подруга моя проходила производственную практику. Я приезжал к ней в Петергоф, конечно, отрывал от занятий, и мы, взявшись за руки, отправлялись в Петергофский парк, все дальше, дальше, пробиваясь сквозь густые заросли и оглашая тишину стихами. Она ликующе:

О, весна, без конца и без краю,
Без конца и без краю мечта.
Узнаю тебя, жизнь, принимаю
И приветствую звоном щита!

И я весну Багрицкого во всю мощь голоса:

А там, над травой, над речными узлами,
Весна развернула зеленое знамя.
И вот из коряг, из камней, из расселин
Пошла в наступленье свирепая зелень,
На голом прутке над водой невеселой
Гортань продувают ветвей новоселы.
Первым дроздом закликают леса,
И звезды над первобытною тишью
Распороты первой летучею мышью…

Она подарила свою фотографическую карточку. На обороте слова Ромена Роллана: «Какая радость найти друга. Его глазами видеть обновленный мир, его объятиями обнимать прекрасное, его сердцем радоваться красоте жизни». И дата: 30 апреля 1932 года, Ленинград.

Две недели спустя она уехала на практику в качестве сотрудника Беломорской гидрологической станции для изучения рыбного промысла в Порьей губе. Впервые я получил от нее письмо. Никакая фантазия не могла представить себе, что когда-то, и даже скоро, пойдет наша жизнь, годами пойдет, как жизнь в письмах.

Я должен ответить на неминуемые и легко предсказуемые вопросы читателей публикуемого письма. В первую очередь «больной вопрос»: «Искусство или треска или то и другое вместе?»307. Вот что требуется принять во внимание: в 1935 году, уже будучи моей женой (с сентября 1934 года), [Наташа] окончила университет по специальности «гидробиология». Кончила с отличием. Однако выбор специальности не был добровольным. Возвращусь к ее автобиографическим запискам: «В это время студенты не могли выбрать себе свободно специальность по душе, куда влекло. Меня направили сразу по разделу гидробиологии, которая была мне неинтересна». Интерес к биологии был несомненным, а гидробиология была навязанной. Мы не раз говорили на эту тему. Интерес вызывала общая биология, ее большие, ее коренные проблемы. Что касается гидробиологии, то она представлялась наукой более всего фактологической, наукой о формах жизни речных и морских животных. Вот что не удовлетворяло. И вновь вернусь к автобиографическим запискам: «Спасала работа в Русском музее, где водила экскурсии по истории живописи всех веков от XII века до современной живописи включительно. Это составляло основное занятие для души и жизни».

И еще запись, относящаяся к пребыванию в Москве в 1929 году: «Огромное впечатление на меня оставила экскурсия в Третьяковскую галерею. Мы долго стояли перед картиной Сурикова – «Меньшиков в [Березове] ссылке». Экскурсовод замечательно разобрал ее всю по деталям. Экскурсия явилась для меня толчком для последующей работы в Русском музее в Ленинграде. Уже в 17 лет я окончила школу экскурсоводов при Русском музее и водила экскурсии».

А школа, о которой речь, была незаурядной. Достаточно назвать имена Пунина308, Каргера309, бывших в то время ее преподавателями.

Неизменный и все углубляющийся интерес к искусству – живописи, скульптуре, музыке – Наташа пронесла до последних дней жизни. Ее художественный вкус был безупречным и безошибочным. С ней находили общий язык в понимании и чувстве прекрасного такие художники, как [Нерадовский]310, Лебедев311, Пименов312, Фальк313, Гудиашвили314.

Показателен такой эпизод: по месту своей работы в Институте экспериментальной медицины – это относится ко второй половине 1930‐х годов – она была знакома с профессором Глазуновым315, ученым, любившим живопись и коллекционировавшим ее. Глазунов неоднократно приглашал к себе домой ее, чтобы посоветоваться, как развесить картины наилучшим образом. Однажды она застала в его доме молодого человека, художника. Глазунов обратился: «Посмотрите, пожалуйста, картины моего племянника. Нравится?» – «Нет, не нравится, совсем не нравится».