Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Не мне говорить вам о ходе борьбы; жертвенность, а не победы «закономерно» выпали на долю наших духоборцев. Так и только так! Участвовали они в создании той святой Руси, которая на столетия облеклась в форму православно-самодержавного царизма, всецело подчинившего себе и санкционировавшую его церковь. Все это исторически необходимо, закономерно, оправдано. Горе побежденным! Но где же победители? Так проходит слава мирская. Есть и другой поток жизни, царство других ценностей, и здесь та же Русь, хотя и не канонизованная. Об ней говорила, ее выражала, иногда и не сознавая этого, наша русская литература, … но эта литература, продолжая и развивая лучшие традиции, в состав которых незримо влилась и струя свободомыслия, вами восстанавливаемого и изучаемого, много и упорно думала о народе, личности и обществе, о всяческой и всецелой правде, она не отрывалась от запросов текущей жизни, словом, – была полноценным и плодотворнейшим явлением исторического бытия русского народа… Кое-что из намеченного на полях вашего послания оставляю для встречи, которой жду.

Понимать ли мое обращение к далекому прошлому как к эзопову языку – иносказательному обличению настоящего? Вполне вероятно, что возможные мои читатели поймут меня именно так. На самом деле я такой задачи не ставил. Мой «сокрытый двигатель» и для меня был не вполне открытым. Он явился органической принадлежностью моей личности, одной из форм ее самоосуществления, внутренним голосом, которому я следовал, не подвергая его советы критическому осмыслению. Вполне осознанным и целенаправленным было обращение к далекому прошлому, а в нем к духовной жизни народа в разнообразных ее проявлениях. Те идеалы, что укоренены в далях веков и глубях чаяний и дум народных, а в ходе времен совершенствующихся, – не означает ли это, что их непреходящесть состоит в их жизнеутверждающей, убыли не знающей, силе? А как соотносятся эти идеалы с нравственными максимами христианства? Неожиданно этот вопрос всплыл в беседе с Натальей Васильевной где-то поздней осенью 1946 года.

Я делился с ней замыслом книги, встретил одобрение, поощрение, напутствие. Мое понимание идеала как продукта общественно-исторической практики она не приняла: зачем заземлять идеалы? Разве заповеди и Нагорная проповедь, свыше данные, разве не они непреходящие ценности, которые остаются и останутся идеальными нормами общественной и частной жизни людей? Прочие, простодушию моему не сердитесь, кажутся чем-то надуманным, чем-то, ну, как вам об этом сказать, чем-то, что – улыбнулась – от лукавого. Ответил: жизненнее не то, что дано «свыше», а то что растет «снизу». Она согласилась, обещала подумать, видимо, не хотела меня огорчать. Но подумала и решила, что спорное – частность – не должно заслонять общее – мой замысел.

Из письма Натальи Васильевны от 18 декабря 1946 года: «То, над чем вы работаете сейчас, милый Александр Ильич, очень интересно и нужно. И мне отрадно думать, что есть человек, который работает в наши дни над такой книгой. Если суждено ей совершиться, это будет книга „впрок и надолго“. От души желаю Вам длительного горения ею и нужного досуга для окончания работы… Не собираетесь ли Вы в Ленинград? Хотелось бы побеседовать с Вами о многом, послушать стихи».