Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Из записок Наташи: «После разговора с Ильей Григорьевичем поняла, что мне остается только одно – искать в Ленинграде врача, который бы лечил сотрудников органов. И он нашелся. Это был очень талантливый терапевт, некто Беневоленский, с которым я была когда-то немного знакома. Я и двоюродная сестра Александра Ильича – Мария Николаевна Горлина – встретились с Беневоленским и условились обо всем, что было необходимо. В назначенный день мы поехали в магазин Елисеева, купили различные спиртные напитки, всяческие закуски. Вечером Беневоленский с женой, сотрудник органов с женой пришли на квартиру к Марии Николаевне Горлиной. Они с жадностью пили, ели и даже танцевали. Я напряженно сидела и ждала, чтобы сотрудник органов со мной поговорил. Наконец, он подсел ко мне и сказал, что надеется помочь… Предложил мне встретиться с ним в парадном какого-то дома на Литейном. Сказал, чтобы я не забыла принести бутылку водки. Так продолжалось несколько раз. Я поняла, что он не может, да и не собирается что-либо сделать. Его интересовала только бутылка водки… Чтобы отвязаться от него, я позвонила к нему по телефону, что уезжаю в Москву».

Каково мне перечитывать эти строчки. Израненные следы Наташиного хождения по мукам ради моего спасения. Безбоязненная, в самоотвержении своем детски-доверчивая, она вынуждена была перетерпеть и глумление потерявшего людской образ врача-алкоголика вместе с подонком из органов и их спутницами. А пьяный танец на глазах горюющих женщин! Кощунственная гульба. Жуткий фарс.

Меня перевели в общую камеру. Очередные вызовы к следователю, допросы вернулись в доконфликтное русло. Мне было объявлено, что материалы, изъятые во время обыска, будут изучены, а после этого переданы на спецхран. Следователь догадывался, что моей судьбой интересуется какое-то лицо, конечно, влиятельное, и решил на всякий случай в отношениях со мной собственной судьбы не испытывать. В его кабинете стоял шкаф. Он подошел к нему, раскрыл дверцы. На полках находились ворохи бумаг, тетради, записные книжки. Обратился ко мне: «Это ваши бумаги, в душе вашей мы уже разобрались, а бумаги в таком беспорядке, что в них черт ногу сломит. Вот и займитесь ими, приведите в порядок, можете воспользоваться этим вот столом, что в углу». Это распоряжение было для меня как дар Божий.

За все время пребывания в тюрьме наибольшее опасение, мучительную тревогу вызывало то, что среди бумаг, изъятых во время обыска из моего служебного сейфа, находилась запись собеседования Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича и Николая Павловича Сидорова. Я проклинал себя. Какая находка для органов госбезопасности! Для них моя запись не что иное как протокол заседания контрреволюционной организации с участием трех лиц. Вещественное доказательство. Лучшего не надо. О себе я не думал. Я думал о глубоко уважаемых и любимых людях, таких значительных, так много сделавших для других, для меня. Кого подвел под удар. Для органов седых голов не бывает. На каждом допросе я ждал и ждал, что мне будет предъявлен этот злосчастный документ. Недоумевал, терялся в догадках, почему этого не происходило. Тешил себя слабой надеждой на то, что запись затерялась в ворохе бумаг, что следователям не чужды небрежность, поспешность в их розыскных делах. А теперь выяснилось: бумаги не побывали у них в руках. Они просто не занимались моим архивом! Стало быть, я должен найти запись, во что бы то ни стало найти и уничтожить.

Пачка за пачкой я доставал из шкафа бумаги и относил их в указанное мне место. Перебирал листы, волновался, руки дрожали, перебирал заново, а записи нет и нет. Вот и к концу приближалось дело. Время для меня тянулось еще нестерпимее, чем для следователя, ворчавшего на меня за мою нерасторопность. И вдруг: широкоформатный конверт, а в нем бережно уложенные шесть страниц записи. Ко мне пришло хладнокровие. Неторопливо свернул эти шесть страниц в квадрат, сунул его за рубаху. Сильно заскучавший следователь в это время читал, развернув на обе страницы «Правду», словно заслоняясь от меня. Попросил, чтобы меня отвели в туалет. Вызванный конвоир доставил меня по месту назначения. Равнодушно отвернулся, пока я сидел «орлом» на очке. Я извлек, уже согревшиеся моим теплом листки, изорвал в клочья и спустил воду. В кабинете следователя доделал работу – на это ушли считанные минуты. Хотел все разместить на полках шкафа. Следователю я так надоел, что он махнул рукой: «Без вас обойдемся». Вернулся в камеру, как выпущенный на волю. Все во мне ликовало.