Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

– Не кажется ли вам, – спросил меня, – что Сталин обладал своей харизмой, иначе получается, что ваш народ, ваш разумный народ, вдруг дал себя оглупить и поклонился кумиру? Не был ли Сталин, как у нас говорят, [self made man,] человеком, самосильно пробившимся в жизни? – Я ответил общими соображениями, с которыми мой собеседник вежливо согласился. Однако над вопросом задумался, собрав в памяти то, что слышал о Сталине от людей, долго и близко знавших его, а в другом случае от моего хорошего знакомого, приглашенного Горьким на обед, на котором присутствовал Сталин. Написал «долго и близко», прошу считать «близко» опиской, так как близко, по словам людей, на которых ссылаюсь, Сталин никого к себе не подпускал. Его знали как человека замкнутого, сосредоточенного в самом себе, малоразговорчивого, необщительного. Обращаясь к нему с вопросами, получали ответ, сам он с вопросами обращался редко. Оставлял впечатление человека, упорно обдумывавшего свою думу. Споров избегал, но поспорив, был вспыльчив и склонен к личным оскорблениям оппонента. Как исполнитель отличался скоростью и четкостью действий. Говорил тихо, заставляя собеседника внимательно прислушиваться к его словам. Первые месяцы революции охотно принимал все поручения, чем ответственнее они были – тем охотнее, предпочитая, однако, оставаться в тени. Со времени избрания в члены Политбюро (1919) изменил стиль поведения. Самоуверенный – таким он зарекомендовал себя с самого начала, – он все более становился высокомерным и отношение с соратниками выравнивал соответственно их положению на лестнице государственной и партийной иерархии. Обладал незаурядной памятью, воскресившей, казалось бы, малосущественные детали тех или иных событий, независимо от их давности. Уже во время последней болезни Ленина чувствовал и косвенно давал понять о себе как о хозяине положения. В ночь с 21 на 22 января 1924 года деятели верхнего слоя партийных и государственных руководителей созваны были на совещание Каменевым, но обусловленные конкретной ситуацией политические инициативы и организационные мероприятия исходили от Сталина. Свой политический авторитет Сталин утверждал как бы явочным порядком, неназойливо, неспешно, выверяя каждый шаг. Среди руководителей, прибывших в Горки для прощания с Лениным, Сталин шел впереди других, первым приложился в покойному. «Повадка у него была кошачья», – слова не мои. Я не называю имен близких к Ленину деятелей, которым обязан сведениями, предлагаемыми вниманию читателей. Они были названы мною ранее, по другим поводам. Я не помню, кто именно из них что сказал. Их характеристики относятся к Сталину времен 1918–1921 годов.

А теперь рассказ моего давнего и доброго знакомого В. В. В-на об обеде у Горького. За богато сервированным столом, уставленным напитками и разной изысканной снедью, собрались писатели. Во главе стола Горький. Идет оживленная беседа, прерываемая репликами, шутками, прибаутками. Гостям весело, хозяин живо участвует в беседе, шутит, смеется. Настроение приподнятое, чему немалой причиной служит очаровательная невестка Горького, единственная женщина среди собравшихся. Горького зовут к телефону, он уходит в соседнюю комнату. Возвратясь, объявляет, что скоро пожалует Иосиф Виссарионович. Тонус собеседования за столом снижается, как-то замедляется и ход времени. Вот и Сталин. Он прибыл приблизительно минут через 15 после телефонного звонка. Обходит стол. Со всеми здоровается за руку. Обойдя стол, садится рядом с Горьким. Беседа продолжается, но тише, как бы вполголоса, никто не шутит. Словно с высочайшим гостем пришел и водворился строгий, требующий неуклонного исполнения и вроде бы во всем уже известный регламент. Горький стремился оживить застолье, провозглашал тосты. Поднялся, держа в руке бокал с вином, Сталин: «Это очень хорошо, уважаемые писатели, что вы радуете советское общество своими произведениями. Жаль, что вы мало разговорчивы. За многими делами я не успеваю следить за текущей литературой. Хотел восполнить свои знания с вашей помощью, но вы, видимо, больше навыкли писать, чем разговаривать. Я отстал от литературы, не вините, ваше здоровье, ваши творческие успехи на радость советскому народу!»

Тут произошло неожиданное. Мой знакомый, со слов которого рассказываю, поднялся из‐за стола и с наполненным бокалом обратился к Сталину, решившись на каламбур, навеянный словами вождя о том, что от литературы он отстал: «Пью за Отсталина!» Все обмерли, даже и Горький. Мерными шагами Сталин подошел к провозгласившему тост, чокнулся с ним, и помахав указательным пальцем, произнес: «Далеко пойдешь, молодой человек…»