Кровавая вода Африки

– Тогда наконечник согнётся почти под прямым углом. Но хищника это не спасёт – туземцы охотятся большими группами. Чьё-нибудь копьё обязательно добьёт зверя.

Португалец помолчал и добавил:

– Самое главное, что он согласился взять у нас мясо…

Капитан промолчал. И до самого лагеря они уже больше не разговаривали.

Но вечером, когда гиены опять завели свой тоскливый вой, у костров англичан начались странные разговоры.

– Наши пастухи говорят, что белые люди убили двух гиен, а это плохо… Хуже не бывает, – сказал дон Родригу. – Теперь духи убитых гиен будут мстить… О, духи не успокоятся, пока не отомстят своему врагу…

– И как же они будут мстить? – спросил доктор Легг.

– Туземцы считают, что дух мёртвой гиены нашлёт на этого человека других, живых гиен, – медленно ответил португалец, задумчиво подняв брови. – А уж те найдут способ.

– Вы в это верите, дон Родригу? – спросил капитан со своего места.

– Так говорят туземцы, а у них дурной приметой считается даже случайно дотронуться до убитой гиены, – пробормотал португалец.

– Ещё бы, ведь у гиен такой отвратительный резкий запах, – парировал доктор.

– Может быть, другие гиены как-нибудь чувствуют запах убитой гиены на руках охотника? – спросил капитан.

– Я свою гиену не трогал! – вскричал мистер Трелони со своего места.

– Я свою гиену – тоже, – успокоил его капитан. – Чего её трогать?

Все замолчали и прислушались. Вокруг лагеря продолжалась вакханалия гиен – они выли, глухо стонали и заходились зловещим хохотом. Это нервировало: всем опять предстояла бессонная ночь.

– И как это прекратить? – спросил капитан.

– Не знаю, – ответил дон Родригу. – Только туземцы ещё говорят, что неотомщённый дух убитой гиены, помучившись, обязательно вселится в злого колдуна, и уж тот непременно отомстит охотнику.

– Какие милые истории вы рассказываете нам на ночь, дон Родригу, простопрелесть, – сказал капитан насмешливо.

– Но вы же слышите, – ответил дон Родригу, как бы оправдываясь.

– Ладно… Придётся привыкать спать в таком шуме, – сказал капитан. – Главное, что они не нападают.

– Пока не нападают, – пробормотал португалец и покосился на пленников.

Пленники, напуганные воем, подползли со своими травяными подстилками почти вплотную к одному из костров и застыли там, скрючившись в три погибели, чтобы занимать поменьше места. Матросы жались к костру с другой стороны. Капитан, глянув в темноту за спиной, потёр лоб рукой и приказал разжечь ещё один костёр. Жуан вместе с матросом Воробьём бросился исполнять его приказание. И тут где-то совсем рядом, покрывая весь остальной вой, раздался громкий и требовательный хохот гиены.

– Ах ты, тварь! – воскликнул доктор Легг, вскакивая и пытаясь разглядеть что-то в темноте, за границей света.

Сквайр истерически вскрикнул:

– Неужели нельзя что-нибудь сделать?.. Это невыносимо!

И тут у костра захохотал капитан, захохотал громко, надрывно, со злостью, явно подражая звериному хохоту. Все онемели, даже гиены, которые замолчали, и, наверное, разбежались, потому что их какое-то время не было слышно. Но не успели люди вздохнуть с облегчением, как вой начался снова, сначала издалека, потом всё ближе и ближе, и скоро вопли, хохот и рычание гиен разносились вокруг них с прежней силой, и опять этой ночью в лагере практически никто не спал.

А капитану, забывшемуся под утро, приснился совсем короткий сон: он стоял на высокой горе в кузнице колдуна и смотрел, как вождь Нинббе раздувает огонь в горне самым большим своим кузнечным мехом. Было темно, потом вдруг темнота раскололась огненным шаром, который, бурлил и яростно выплёскивался жёлтыми всполохами, идущими изнутри горна. Пламя шара сжирало воздух, горячими языками касалось лица, ослепляло зрачки пылким заревом, притягивало к себе волосы, которые плавились, скрючивались и шипели, опалённые огнём.

Из пылающей глубины шара Кузнец, появившийся ниоткуда, достал свой молот, горящий, раскалённый, потом повернулся и вдруг опустил этот молот на живот лежащего на наковальне вождя Нинббе. И когда руки и ноги вождя дёрнулись, капитан испуганно вскрикнул, а колдун, проговаривая что-то себе под нос, стал бить и бить, как поковку, вождя по животу, и с каждым таким ударом из глаз, из носа и изо рта вождя Нинббе сыпались огненные искры и летели в темноту.

«Так надо!», думал капитан, – уговаривая себя, жмурясь и плача иссушенными жаром глазами… Так надо сделать, иначе вождь никогда не вылечится, и тело его покроется пузырями, и он умрёт, и никогда не узнает, каково это – расплавиться и рассыпаться красным дождём.

Последнее, что запомнил капитан, просыпаясь, был по-звериному любопытный взгляд исподлобья лежащего на земле вождя Нинббе.

****

На следующее утро вождь Нинббе опять отказался уходить в северные горы. Он лежал на циновке в тени дерева возле своей хижины и благостно улыбался. Вокруг него сновали его жены, занятые хозяйственными заботами, блеяли в загоне овцы, а привязанные за ноги к колышкам куры копались в траве.

– Куда торопиться? – ответил он капитану через дона Родригу. – Можно пойти и завтра.