Кровавая вода Африки

Иногда по несколько часов им приходилось идти по раскалённой солнцем равнине, поросшей высохшей слоновьей травой. Таких мест старались избегать, предпочитая лесные опушки, но в лес тоже старались не углубляться. Дни были тяжёлые, наполненные очень похожими будничными заботами. Единственным, что скрашивало череду этих будней, были разговоры у вечернего костра – их ждали все, даже матросы ждали, не признаваясь в этом ни себе, ни другим.

Этим вечером у костра, уже после отбоя, стали говорить о счастье, то есть, собственно, даже не о счастье, а о жизни и смерти, и о буднях, заслоняющих эту жизнь и эту смерть. Как всегда кто-то первый начал рассказывать о чём-то, кажется, дон Родригу стал рассказывать о засухах в Африке.

– В Африке, несмотря на всё её изобилие, очень трудно фермерством прокормить себя, свою семью, – говорил он в своей неспешной, такой приятной манере. –  То налетает саранча и пожирает посевы. А бывают годы, когда за весь дождливый сезон может не выпасть ни капли дождя… А потом может пройти следующий сезон, и ещё другой – и дождя всё может не быть. Тогда пересыхают реки, выгорает трава, трупы павших животных заполняют равнины, земля на которых рвётся трещинами до самого горизонта. Засуха в первую очередь забирает у людей их скот, и людям становится просто нечего есть… И тот, кто хоть раз пережил этот ужас, никогда его не забудет. Я думаю, что даже если я уеду из Африки и буду жить в каком-нибудь другом месте, сыром, промозглом и холодном, то и тогда, проснувшись ночью от шума внезапно хлынувшего ливня, я буду вскакивать с постели с криком: «Господи, наконец-то, дождь!.. Слава тебе!»

Капитан, очень уставший за этот день, слышал весь разговор урывками, через силу, уже через дрёму, которая неудержимо захватывала его. Он лежал на подстилке из листьев, и их прелый, томительный аромат дурманил ему голову. Голоса говорящих доносились до него откуда-то издалека, словно из-под воды или из толщи другого мира, и они то всплывали, то опять уходили в глубину, и были удивительно приятными, потом словно кто-то позвал капитана по имени, и он попробовал открыть глаза, но усталость была так велика, что он тут же застонал и зажмурился, глубже зарываясь в сон. Последнее, что, засыпая, слышал капитан, как мистер Трелони говорил:

– Да никакого счастья нет, господа, всё это выдумки…Есть лишь одна неутолимая, маниакальная жажда его… И это единственное в жизни, что заставляет нас жить и умирать.

А потом капитану приснился сон: он стоял возле совершенно голого мистера Трелони и смотрел, как тот разделывает зверя, только что убитого ими.

Продольный разрез по брюху туши от головы до самого хвоста сквайр уже сделал, и теперь он надрезал шкуру вокруг сустава передней ноги, зажав эту ногу между своими окровавленными коленями. Руки у сквайра тоже были в крови, и когда он, сделав надрез вдоль внутренней стороны ноги зверя, стал тянуть с этой ноги шкуру, пальцы его соскакивали и промахивались с неё, но он всё же взялся надрезать заднюю ногу животного и с трудом перевалил его на другой бок.

Делал сквайр всё это неуклюже, запинаясь и перебирая от неловкости большими ступнями босых ног по стылой и голой земле, местами подёрнутой снежной порошей. Туша зверя срывалась у него из рук, выскальзывала и елозила по этой земле, пачкаясь, и капитану страшно хотелось помочь мистеру Трелони. Он даже сделал шаг и протянул к нему руки, но сквайр поднял на него совершенно пустые, чужие глаза и сказал тихо:

– Я сам!

И тут же мистер Трелони стал, дрожа и приседая, напяливать на себя эту мохнатую, сырую, окровавленную шкуру, кутаясь в неё, заворачиваясь в неё поглубже, натягивая на себя её всё плотнее и туже, словно хотел укрыться, словно хотел спрятаться в ней, зарывшись ото всего на свете, а капитан стоял рядом, захлёбываясь, задыхаясь от рыданий, и его раздирало желание помочь сквайру, защитить его, спасти от этой отвратительной шкуры и, когда сквайр начал, неловко дёргая руками, укрывать в эту шкуру ещё и свою голову, капитан не выдержал, застонал, рванул к себе шкуру, сорвав её с перепачканного, вымазанного в крови сквайра, и проснулся…

Капитан рывком встал, подошёл к костру и отправил вахтенного спать. Так он и просидел всю ночь у костра, находясь во власти своего кошмара, пока уже под утро его не сменил Платон.

****

А потом им на пути стали всё чаще встречаться змеи, и их с каждым днём становилось всё больше и больше. И каждый день змеи были разные.