Кровавый разлив

Онъ сказалъ это тихо, но такъ выразительно, и сильно, и увренно, что страхъ ушелъ отъ Розы. Она спокойно прижалась къ отцу и доврчиво заглянула ему въ лицо. А отецъ взялъ ее за руку, повыше кисти, какъ бралъ ее, малютку, когда училъ ходить, и сказалъ:

— У насъ Богъ крпкій, Богъ сильный, Богъ добрый… Онъ спасетъ насъ… Онъ насъ спасетъ.

Онъ обернулся лицомъ къ востоку, къ земл предковъ, гд на развалинахъ храма царя-мудреца два тысячелтія стонетъ Израиль и плачетъ. Онъ обервулся лицомъ къ стран восхода, куда съ разныхъ концовъ Господней земли каждый день оборачиваются евреи въ молитв. Онъ стоялъ и слушалъ… И если бы духъ зла увидлъ его въ эту минуту — дрогнуло бы недрожавшее сердце, и горько бы зарыдалъ онъ отъ состраданія и скорби.

Онъ ведвижно стоялъ, обернувшись къ востоку.

— Вотъ день… Господи, не въ этотъ ли? Не до заката-ли возьмешь ты душу мою и души близкихъ моихъ? Господи!

2.

Шумъ не былъ особенно сильнымъ, и толпа, которая бушевала невдалек, не была очень многочисленна. Но Абраму адъ чудился и ураганъ. Безчисленные желзнодорожные позда налетали другъ на друга, еще и еще, и разбивались, и валились въ пропасть. Дробились стекла, звенла сталь. Изъ тсныхъ свистковъ паръ вырывался, оглушая, и на тысячи осколковъ разлетались котлы. И черные духи, радуясь празднику разрушенія, съ побднымъ визгомъ неслися плотною тучей, скрежетали зубами, звенли копытомъ, хвостами сплетались и рогами выбивали красныя искры.

И надъ всмъ этимъ хаосомъ треска и грохота гд-то поблизости, въ третьемъ двор, засверкалъ вдругъ женскій крикъ, — отдльно, высоко, ослпительно-остро засверкалъ женскій крикъ, неземнымъ ужасомъ налитый молодой женскій крикъ…

Абрамъ понялъ.

И когда понялъ, схватилъ Розу на руки и бросился бжать.

3.

Онъ понесся черезъ дворъ, по мусорнымъ кучамъ. Потомъ бжалъ онъ черезъ пустырь, средь невысокихъ кустовъ колючекъ, вдоль широкой канавы, лоснившейся сроватой, жидкой грязью. Шапка свалилась съ него и, подхваченная втромъ, помчалась въ сторону, къ кустамъ. Онъ бжалъ, захлебываясь и задыхаясь, и какіе-то короткіе, хриплые звуки, похожіе на обломки рычанія, вырывались у него изъ горла… Онъ крпко прижималъ къ себ дочь. На груди своей, у подбородка, видлъ онъ блое лицо ея, ея голубые глаза… И онъ бжалъ.

Вотъ заборъ. По ту сторону безопасно. Въ небольшомъ особнячк живутъ русскіе люди… Абрамъ видлъ ихъ… Абрамъ знаетъ ихъ… Тамъ спасеніе…

Абрамъ подбжалъ къ забору, поднялъ кверху об руки, и перебросилъ Розочку на чужой дворъ. Онъ вскочилъ и самъ на заборъ и бросился съ него внизъ. Онъ упалъ на колни, а лицомъ и руками уткнулся въ густо и широко разросшіеся прутья ежевики. Сотни шиповъ вонзились въ него, въ платье, въ кожу, — съ такой радостной жадностью, будто давно уже подстерегали его и ждали, и ужъ боялись, что онъ не придетъ… Абрамъ рванулся, хотлъ встать, но шипы не пускали. Онъ рванулся сильне. Кровь сразу показалась на лиц его и на рукахъ. Быстро, почти безсознательно, онъ обломалъ нсколько въвшихся въ него прутьевъ, вскочилъ, опять схватилъ Розу въ руки, и растерзанный, растрепанный, съ сухими стеблями и листьями въ волосахъ и бород, побжалъ…

— Дочь… двочку… спасите мою двочку…

Кухарка держала въ лвой рук большую разливную ложку и вытирала ее краемъ фартука. У бабы было блдноватое, дряблое лицо, очень морщинистое, и негустые, съ сильной просдью, волосы, тонкими пластинками ложились отъ благо пробора по обимъ сторонамъ головы. На плит въ котл что-то кипло, паръ торопливо постукивалъ черной крышкой и, вырываясь изъ-подъ нея, клубился къ потолку.

— Нтъ, голубчикъ, нтъ… Сюда нельзя, нельзя…

— Двочку… спасите мою двочку… спрячьте двочку мою…

— Говорятъ, нельзя сюда!.. Не хозяйка я тутъ, въ услуженіи… Господа узнаютъ… я распоряжаться не могу…

Абрамъ протягивалъ впередъ руки, раскрывалъ ротъ, хотлъ говорить, — и говорить не могъ. Кровь была у него на пальцахъ и на лиц, подъ лвымъ глазомъ.

— Тамъ бьютъ, — прохриплъ онъ. Глаза его остановились и застыли… — Тамъ женщины… уже кричать женщины…

— И женщины кричатъ, и мужчины. Вс теперь кричатъ, — недовольнымъ тономъ сказала кухарка. — Еще бы не кричать, когда такое длается… Ну только вы, пожалуйста, идите себ стсюда, пока баринъ не услыхалъ. Ей-Богу, идите…

— Двочку мою… только двочку…

Абрамъ стоялъ на колвяхъ. Опираясь обими ладовями въ полъ, онъ цловалъ полъ, лежавшую на немъ рогожку. Чернымъ горбомъ вздымалась согнутая спина его, сдые окровавленные волосы падали съ обнаженной головы на рогожку, и прижавшись одна къ другой, вертикальво, носками внизъ, стояли широкія подошвы съ большими шляпками желзныхъ гвоздей.

— Двочку… только двочку мою… Я уйду… я сейчасъ домой уйду… у меня тамъ жена больная. Спрячьте только двочку.

— А!.. Да когда-жъ не могу я, говорятъ теб!.. Вотъ настырный, ей-Богу!.. У насъ и такъ въ сара Нухимъ съ ребятами спрятался… шесть душъ… А какъ и до насъ жулики придутъ, бить начнутъ? Не посмотрятъ тогда, кто и русскіе… думаешь какъ?.. Идите себ, идите скоре… Лучше вы рядомъ пойдите, до капитана, тамъ вашихъ никого нту, тамъ и схоронитесь…

4.