Кровавый разлив

Парень смотрлъ на нее въ мгновенномъ замшательств…. И вдругъ Роза высоко подскочила, вцпилась громил въ поднятыя руки, пониже локтей, и такъ на немъ повисла. Маленькая, она не касалась ногами пола и изо всхъ своихъ силъ трясла парню руки, въ надежд выбить изъ нихъ тяжелое зеркало, въ надежд спасти свою мать….

Раза два зеркало нагнулось, вправо, влво; оно выскользнуло потомъ и съ тонкимъ лязгомъ грохнулось на груду обломковъ, позади парня. Руки его тогда опустились, и Роза упала на полъ.

— Не трогайте… не трогайте маму…

… Кругомъ ломали, рвали, горланили. Сыпались ругательства, хохотъ раскатывался, рвалъ воздутъ острый свистъ…. А скуластый парень стоялъ неподвижно противъ Розы, молчалъ, пріоткрывъ ротъ, и на нее смотрлъ.

Маленькая.

Тоненькая.

Блая…

Блое, нжное лицо и блая дтская шея, обнаженная въ борьб… блая кофточка на узкихъ плечикахъ, на едва замтныхъ выпуклостяхъ юной груди… И свтлые волосы, длинные, густые, разсыпались по плечамъ….

Ротъ парня скашивался, зубы оскаливались…

И все молча смотрлъ онъ, — на нее, на маленькую, на худенькую, съ обнажившейся въ борьб дтской блой шеей, на тонкую, блую двочку молча смотрлъ онъ.

2.

… Парень схватилъ Розу подъ мышки, отдлилъ ее отъ пола, поднялъ въ уровень своихъ плечъ и бросился въ сни.

И маленькая, тоненькая, вся блая, билась Роза въ рукахъ парня и трепетала, — какъ въ бурю трепещетъ покрытая цвтомъ юная ътка яблони. И здсь Хана поняла…

— Иду!

Об руки больной крпко нажали кровать, и женщина качнулась.

— Иду!

Она качнулась опять.

— Иду!.. Иду!..

И чудовищная, неестественная, похожая на человка форма, долгія недли не шевелившая ни однимъ мускуломъ, сразу теперь встала и пошла.

— Иду!

— Мм… мма… мамма!..

— Иду!.. Иду!..

На опрокинутомъ и разбитомъ комод, средя непонятной кучи поломанныхъ изувченныхъ вещей сверкало продолговатое лезвіе остро-отточеннаго, до половины обмотаннаго кожей, сапожницкаго ножа. Хана взяла ножъ, зажала въ рук,- и теперь мертвые пальцы слушались….

Она шла.

Она перешла уже черезъ всю комнату….

Но здсь летвшій изъ кухни самоваръ ударилъ ее въ животъ…

Раскрывъ ротъ и странно ахнувъ широкимъ, низкимъ звукомъ, больная замотала головой, качнулась и, какъ сброшенная съ пьедестала бронза, рухнула у порога, на ноги неподвижнаго Абрама.

— Иду!.. — рычала она, сжимая въ рук ножъ:- иду!..

Но уже не шла. Она лежала неподвижно, какъ огромный, тяжелый куль, свалившійся съ воза, и захлебываясь, продолжала рычать:

— Богъ! Богъ!.. Гд же ты, Богъ!..

И то, что длали съ ея дочерью, совершалось въ полуаршин отъ нея.

3.

Толпа ушла. Въ квартир стало совершенно тихо.

Абрамъ, почти совсмъ оголенный, брошенъ былъ на обнаженное тло дочери. Хана лежала тамъ же, гд свалилась, и въ ротъ ей вдавлена была отрзанная, залитая кровью, грудь двочки.

XIV

Еще пятьдесятъ часовъ длился погромъ. А потомъ, когда онъ прекратился, началась страшная работа.