Крысиный король

Фабиан тряхнул головой и скрутил дреды в несколько тугих пучков. Голова болела ужасно. Он лежал в кровати и строил рожи зеркалу, стоявшему на столе.

Поодаль лежала его «незавершенная работа» – на этом настаивал его куратор. Слева две трети огромного холста были покрыты блестящей краской из баллончика и яркими акриловыми пятнами, справа виднелись бледные буквы, кое-как прорисованные карандашом и углем. Он давно забросил этот проект, но все же при взгляде на него испытывал прилив гордости.

Это была своеобразная иллюминированная рукопись девяностых. Буквы представляли собой гибрид средневековой каллиграфии и традиционного для граффити шрифта. Весь холст, шесть футов на восемь, занимали три строчки: «Иногда я хочу забыться в вере / и тогда обращаюсь к джанглу/ В драм-энд-бейсе моя жизнь».

Он придумал фразу, которая начиналась с буквы И, потому что эту букву легко было украсить миниатюрами. Буква вышла большая, заключенная в рамку, а вокруг нее теснились листья конопли, колонки, портреты разных парней и девчонок, похожих на мрачных зомби Кита Харинга и других уличных художников Нью-Йорка.

Остальные буквы были темные, но не матово-черные. Их окружали цветные контуры и неоновые полосы. В углу, под надписью, прятались полицейские, похожие на чертей. В наше время лозунги на плакатах должны быть ироничными. Фабиан знал правила и не рисковал их нарушать, потому черти, лезущие из ада, были нелепы, как в худших кошмарах святого Антония и Свит Свибэка.

В правом верхнем углу планировались танцоры, адепты культа, которые смогли выбраться из городского болота, невнятного серого лабиринта в центре картины, и попасть в драм-энд-бейсовый рай. Фигуры бились в яростном танце, но художник очень старался сделать их лица похожими на лица со старых картин: глупые, невыразительные, спокойные. Потому что индивидуальность – он хорошо помнил, как излагал это своему преподавателю, – в джангл-клубе имеет не больше значения, чем в церкви тринадцатого века. Поэтому он любил джангл, потому он нервничал из-за джангла и порой боялся его. Поэтому он придумал такой двусмысленный текст.

Когда Наташа делала какой-нибудь политически неоднозначный трек, он всегда наезжал на нее. Она отбивалась, утверждала, что он ничем не интересуется, и Фабиан злился. Сам он старался не касаться этой темы, но сразу же начинал ругаться, если кто-то заводил об этом речь. Это все идет из Средневековья, объяснял он. Показная роскошь клубов так же бездарна и помпезна, как выспренние манеры диджеев. Чем не феодализм?

Сначала его куратор мялся и хмыкал, сомневаясь в проекте, но потом Фабиан намекнул, что он просто не может по достоинству оценить место джангла в современной поп-культуре, и проект был немедленно утвержден. Любой преподаватель художественного колледжа лучше бы умер, чем признал, что не понимает чего-то в молодежной культуре.

Но сейчас Фабиан не мог сосредоточиться на своей «Литургии джангла», хотя очень ей гордился.

Он вообще не мог думать ни о чем, кроме пропавших друзей.

Первым исчез Савл, и его исчезновение было загадочно и окружено ореолом немыслимой жестокости. Потом Кай – далеко не так драматично, но тоже таинственно. Фабиан никак не мог начать всерьез беспокоиться за Кая, хотя не видел его уже несколько недель, может, даже больше. Он побаивался, но Кай всегда был таким легкомысленным и рассеянным, что невозможно было представить, чтобы он попал в беду. Но все равно это было неприятно и непонятно. Никто не знал, куда он делся. Даже соседи по квартире, которые уже волновались, заплатит ли он свою часть аренды вовремя.

А теперь он еще боялся, что может потерять Наташу. При этой мысли Фабиан помрачнел и заерзал по кровати. Он злился на Наташу. Она и в лучшие времена была одержима своей музыкой, но если уж на нее находило вдохновение, все делалось еще хуже. Сейчас она носилась с треками, которые писала вместе с Питом. Пит Фабиану не нравился, слишком уж он был странный. Сейчас она готовила что-то к «Джангл-террору», который должен был скоро состояться в Элефант-энд-Касле, и уже несколько дней не звонила Фабиану.

Это все из-за Савла, думал он. Савла сложно было назвать лидером их компании, но после его таинственного исчезновения из камеры пропало что-то, что их всех объединяло. Фабиану было одиноко.

Он очень скучал по Савлу и злился на него. Он злился на всех своих друзей. На Наташу, которая не понимала, как ему нужна, и не могла отложить свой гребаный секвенсор и поговорить с ним о Савле. Он был уверен, что она тоже скучает, просто не хочет об этом говорить – такой уж она долбаный контрол-фрик. Иногда она могла вдруг вставить смутный намек и тут же меняла тему. Но она терпеливо слушала Фабиана. Однако при этом она отказывалась говорить по душам и делиться своими страхами – а зачем еще нужны друзья? Откровенничал всегда только Фабиан. Она не знала или предпочитала не знать, что это его мучает.