Ксерокопия Египта

Возможно, где-то среди них Рахат даже купался в золотишке – хотя все уже давно перешли на безналичный расчет. Но голова – штука странная. Подумай о больших деньгах, и тут же рисуется одна утка, прыгающая в гору монет. Кто в такой извращенной ассоциации виноват – непонятно, но уж точно не говорящая мышь в красных штанишках. Потому что это уже пахнет шизофренией.

Из-за такой глубокой погруженности в чертоги разума – хотя, в случае с Рахатом скорее антресоли, нет, даже архивы сознания, – турагент не заметил, как камни под ногами стали трещать и слегка пошатываться, а струйки песка затекали меж древних щелей и улетали куда-то вниз, словно бы сливаясь в раковину.

Залы гробницы, на удивление, были устроены довольно просто – множество условных «комнат», соединенных коридорами разной длины и ширины, которые, как считал Психовский, рано или поздно сходились в одной точке.

Но какая-то мысль на заднем плане махала сигнальными огнями и подсказывала профессору, что не может в гробнице все быть так просто. К тому же, если гробница когда-то давно могла быть храмом.

Любая такая назойливая мысль рано или поздно просачивается в реальность и материализуется, доказывая тем самым свои правоту. Психовскому предоставилась прекрасная возможность – понять, что он все-таки был прав.

Конкретно это случилось тогда, когда плиты пола уж слишком сильно затрещали, и непонятно куда устремились еще большие потоки песка.

Рахат пошатнулся.

– Что-то тут не слишком уж устойчиво… – протянул он и снова зашатался.

Но все-таки решился сделать еще шаг.

И тогда пол под ним провалился, унося турагента куда-та вниз. Куда-то, где, по-хорошему, должны быть лишь слои пустынного песка.

Психовский даже не подумал ринуться в сторону упавшего гида – это значило провалиться вместе с ним, а падать в неизведанное не очень-то и хотелось.

Грецион просто замер, а потом аккуратно проверил устойчивость пола.

– А я ведь догадывался, что здесь не все так просто, – огласил профессор, сняв желтую кепку. – Ну куда же без подземных ходов!

Почему-то говорят, что возвращаться – плохая примета. Хотя, разделяться – примета куда хуже. Особенно в древнем строении, которое просто так появляется из-под песков, что уже странно, да еще каким-то образом само собой включает лампы, что странно вдвойне.

Втройне странным оказалось то, что чья-то рука легла на плечо Психовскому.

– А, Рахат, все же, тоннели не такие глубокие?

Профессор развернулся, но вместо тараканьих усищ турагента, медицинской маски и фески увидел замотанное бинтами лицо.

И, конечно же, заорал – но не истерически, скорее от неожиданности, чем от испуга. Крик Психовского совмещал пушечные залпы и удары Царь-колокола, разнося по округе настоящую средневековую тревогу.

Грецион автоматически развернулся обратно – там виднелось еще одно забинтованное лицо, но только более вытянутое и худое.

Да, уж точно, разделяться – плохая примета.

Но Грецион Психовский был крепким орешком – постоянная работа со студентами рано или поздно заставляет организм привыкнуть к экстремальным ситуациям, в результате чего любой профессор превращается в постоянно сжатую пружину, готовую рвануть в любой момент. Закалка получше, чем при обливании холодный водой.

Организм Грециона понял, что пора этой пружине сработать – и Профессор рванул вперед, снеся худощавую фигуру и скрывшись где-то в коридоре.

Относительно упитанная и низенькая мумия подошла к дыре в полу, оставленной Рахатом, и внимательно изучила повреждение.

Другая мумия – высокая и тощая, как шест для определенного вида танцев – подошла к полненькой.

– И чего это он так рванул?

– Может, потому что мы даже не оделись? Ну, погорячились.

– Если ты не забыл, мы забинтованы. И пролежали так черт знает сколько.

– Ну, значит надо разбиноваться.

– Нет, и чего он все-таки так рванул? Мы же даже сказать ничего не успели.

– Может, они через столько лет просто не привыкли видеть мумий? Вот и перепугались.

– А сколько лет?

– Да не знаю, не знаю…

– Давай-ка сначала оденемся, – протянула худощавая мумия, внимательно вглядываясь во мрак. Где-то под бинтами сверкнула хитрая улыбка, которую даже трикстер Локи посчитал бы чересчур хитрой. – А то как-то неудобно. Непрофессионально, что ли.

Сухой и слегка соломенный свет от древних ламп смешивался с вязким медово-лунным, и вместе они сливались в одно неощутимое варево, играя совершенно новыми оттенками, которые не увидишь в повседневной жизни. Получался такой световой сбитень – такой наверняка любил потягивать солнечный бог, получая столько же удовольствия, сколько кот от случайно вылизанной валерьянки.

Психовский, еще недавно разрывавший потоки этого светового шедевра, сбавил скорость. Все-таки, что-что, а вот старость – штука страшная, даже если в душе вы все еще хипстер, разъезжающий на поломанном жигулике (комбинация просто сумасшедшая, но в этом – весь Грецион Психовский).