Ксю. Потустороння история

Мы ели мясо, снимая его зубами с шампура, брали руками куски помидоров и огурцов, хлеб, листья салата. Я взяла бутылку с кетчупом, встряхнула, отвинтила крышку, перевернула, из бутылки хлынуло на мясо слишком много, я подставила ладонь под кетчуп, капавший с шампура, облизала ладонь, Паша протянул свой шампур – и мне! – я и ему щедро полила, и Паша впился в кусок с кетчупом, пачкая нос и щеки, урча, облизываясь, тараща глаза: умереть, как здорово! И тоже подставлял ладонь под капли кетчупа, и тоже облизывал. Ему капнуло на плечо, он приподнял его, повернул голову, скосил глаза, высунул язык, пытаясь дотянуться – как та женщина на пляже дотягивалась до живота, но она смогла, а он нет, вытер каплю пальцем и облизал его, а потом с благодарностью чмокнул палец: спасибо, родной, выручил! Я закатилась смехом так, что упала вместе со слишком легким стулом. На траве у меня начался прямо-таки какой-то припадок, я каталась по траве, вся испачканная кетчупом, хохотала, била руками о землю.

Кое-как успокоилась, увидела рядом склонившегося Пашу.

– С тобой все нормально? – спросил он с серьезной тревогой.

Не думаю – теперь не думаю – что тревога была настоящий. Но хороший повод – приблизиться, поинтересоваться состоянием.

– Все хорошо, – сказала я.

– А то вдруг ты тоже ненормальная, как тетка? – усмехнулся Паша. – Это по наследству передается?

– При чем тут наследство? Я не ее племянница. И не дочь своих родителей. Приемная я. Ты не знал?

– Откуда? Наташа и Оля не рассказывали. Значит, типа, семейный секрет. И давно тебя приняли?

– Давно, в глубоком детстве.

– Тогда легче.

– Что легче?

– Если он не родной отец, то как-то… Не так переживаешь, что его… Что посадили. Или нет?

– Нет.

– Значит, ты Наташке не сестра?

– Быстро соображаешь.

Паша взял со стола салфетки, сел рядом, начал вытирать мне лицо.

– Я сама.

– Ты же не видишь. Замазуря.

– Это что за слово?

– Мать так говорила, когда я маленький был. Сроду пачкался. Не грязнуля был, а – активный. Стой, еще не все. Вот тут.

Он вытер мои губы.

– Тут я сама.

Я облизала губы.

– Все?

– Вот тут осталось.

Он дотронулся губами до краешка моего рта, коротко прикоснулся горячим языком. И тут же впился в меня губами, одновременно обнял, и тут я поняла, что без купальника.

Я и сейчас, вспоминая абсолютно все, не могу вспомнить, как и когда это произошло – что на мне сверху ничего не осталось. И был горячий ожог от прикосновения тела к телу. И я тут же испытала уж точно такое счастье, которого раньше не было. Недавнее, в воде, оно было невесомое, бесплотное, а тут присоединилась осязаемость, – казалось, что капли на нашей коже, а мы были влажные, как из-под душа, сейчас зашипят в тех местах, где соприкасается кожа.

Паша и целовал, и бормотал несуразицу:

– Если бы ты ей сестра была… Я же не извращенец… А если так… Не надо было говорить… А теперь все…

– Что все?

– Сама знаешь.

– Нас увидеть могут, дачи кругом.

– Кому это надо?

– Нет. Не здесь.

– Пойдем. Идешь?

Паша встал торопливо пошел к дому. Оглядывался – иду или нет? Я шла, сняв с бедер парео и закрывшись им сверху.

У лестницы он остановился. Пропускал вперед. Джентльмен. Но я, как уже сказала, не люблю, когда смотрят сзади.

Он пошел вверх первым, топая ногами в резиновых босоножках. Пятки у него были розовые, как у младенца.

Мы поднялись наверх, прошли в спальню с двумя кроватями. Паша скинул покрывало, повернулся ко мне, обнял. Снял то, что осталось. Довольно аккуратно, без суеты, спасибо. Уложил на постель, аккуратно разместил там меня, неподвижную. Тоже без суеты и поспешности, опять спасибо. Закрыл дверь, задернул плотные шторы, спасибо еще раз. Я ожила, накрылась одеялом. Паша лег рядом, осторожно вполз под одеяло. Снял там с себя шорты и то, что под ними было. Лежал на боку, глядя мне в глаза, не торопился приблизиться, спасибо уже не знаю в который раз. Довольно долго мы так лежали и смотрели друг на друга.

– Ты красивый и умный, – сказала я, потому что это было правдой.

– Ты тоже.

Мы начали целоваться, одной рукой он обнимал меня за плечо, другой поглаживал волосы. Потом руку с плеча переместил на талию, обхватил и вдруг рывком присоединил меня к себе. Всю, плотно, будто не было никаких изгибов, выпуклостей, зазоров, будто две совпадающие поверхности прильнули друг к другу, я чуть не закричала, это было до невыносимости хорошо.

Мы обнимались, как боролись, перекатываясь то в одну, то в другую сторону, вжимались друг в друга до боли, и тут мне показалось, что я проваливаюсь.

Не показалось: соединенные кровати разъехались, и мы оба сползли в мягкую яму из матраца, простыни, одеяла и подушек.

– Сейчас, – сказал Паша. – Встань пока.

Помог вылезти, я встала у стены, даже не прикрываясь.

– Лучше совсем отодвинуть и на одной, – сказала я.

– На одной не то.

Паша нашел в углу деревянные треугольные чурочки и подпер ими колесики кроватей.

– Кто-то убрал, – сказал он.

Я окидывала кровати и его скользящим взглядом – вроде бы и вижу, и не вижу.