Кто играет в кости со Вселенной?

– А с матерью они постоянно ругались, вплоть до драк. Оба с сильным характером. Она не могла без дрожи о нем вспоминать. Сцены ревности устраивал. Но при этом прожили всю жизнь вместе до его смерти.

Я углубляюсь в чтение биографии дальше. На фронте служил в инженерных, а потом в танковых войсках, награжден орденами, медалями. Ранение. После войны вернулся на «Электросилу» электромонтером, потом – длительная командировка на строительстве электростанции в Албании.

– Мог после войны не работать, а инженером его не брали, – тетка Липа поясняет, – но он пошел по рабочей сетке – лишь бы не сидеть дома без дела. Постепенно показал себя, сделал вторую карьеру. Его командировали в Албанию. Тогда мы с албанцами дружили, вместе строили социализм. Хорошее время было. Приезжал отец редко – в семье стало тихо, без ругани. Привозил всякие шмотки, книги. Вон тот ковер – тоже албанский. Да и на южных фруктах-овощах поправил свое здоровье.

– Он был партийным?

– Был. Однажды пришел домой особенно злой и сказал мне: «Не вступай, Липа, никогда в КПСС». Больше ни до, ни после про власть, партию, Сталина ничего не говорил. Тема политики – табу в семье. Видимо, ему доставалось по партийной линии, и взбунтоваться не мог, сдерживался – страх сидел в каждом. Время такое было. Потом Хрущев с албанцами поссорился, стройку свернули, а отца сократили как инвалида. А, может, поругался с кем-то. Характер у него не подарок. С Ромкой так общего языка и не нашел.

– Да, я об этом слышал. Отец от него вспыльчивость наследовал. Я уже помягче.

– В нашем роду был цыган. Все идет от тех корней.

– Настоящий?

– Ты вот тоже на цыганенка иногда похож. Так, говорят, тот предок-цыган в порыве ревности зарезал свою жену, а потом и себя.

– Жуть!

Я ухожу от тетки Липы взволнованный. Оказывается, какой у меня упорный дед был. Несимпатичный, но и уважать есть за что.

Я решаю уточнить у мамы, каким она запомнила своего тестя? Ее рассказ еще больше запутал образ.

После свадьбы мои родители переехали жить к маме в новостройки на севере Ленинграда. Дед Зельман получил от института солидную жилплощадь: молодоженам выделили отдельную комнату. Но отцу в семье тестя и тещи, хотя его и приняли нормально, было неуютно. Типичная история. Поселиться молодой семье в квартире отцовских родителей не представлялось возможным: не было отдельной комнаты – в одной из двух жила Липа, в другой – дед Михаил с бабушкой Клавой. Да и к невестке еврейской национальности отнеслись с большим напряжением. Антисемитами не были, но и такого родства в русской семье еще не случалось. Несмотря на пропагандируемый в Советском Союзе интернационализм, межнациональные браки в восторг старшее поколение не приводили. Бабушка Клава для себя придумала утешительную формулу: «Пусть и не русская, но хорошая евреечка».

Прошло после переезда несколько месяцев. Одним ноябрьским вечером, когда спускаются сумерки, ленинградский мокрый снег лепит в лицо, и на улицу хозяин собаку не выгонит, отец настоял, чтобы они с мамой пошли погулять по Каменному острову. Народу в парке не было. В конце аллеи проявились две фигуры незнакомых мужчин. Шли ковыляющей походкой. Мама напряглась. Когда они подошли ближе, один из мужчин заулыбался:

– О-о! Рома, здравствуй! Смотри, сына пришел меня навестить! – это оказался Михаил Федорович, который радостно протянул руки к папе.

– Ты что тут делаешь? – ответ отца был недружелюбный, даже злой.

– Да, мы тут с товарищем гуляем. Перед ужином, – Михаил Федорович все еще держал улыбку на лице. – Мне путевку дали. В санаторий сюда, на Каменный.

– Ну, иди по своим делам, – папа даже не стал подыгрывать своему отцу, мол, он пришел его навестить.

Так, не сказав доброго слова, не попрощавшись, сын расстался с отцом и пошел дальше. Весь остаток прогулки прошел в молчании. Папа явно был раздосадован нежданной встречей. Мама долго не могла прийти в себя от услышанного и увиденного. В ее прасемье, где все любили друг друга, показать такую враждебную холодность казалось диким. Хотя она и приняла сторону мужа, но и пожалела Михаила Федоровича – видно было, что он хочет хороших отношений с сыном.

– А если прочесть без эмоций биографию Михаила Федоровича, – продолжаю я разговор с мамой, – то создается впечатление целеустремленного, трудолюбивого человека, который сделал себя сам. Из глубинки шаг за шагом вышел в люди, стал инженером, сделал карьеру. И не одну. Его жизнь три раза сбрасывала, а он снова шел в гору. Сначала до высшего руководства «Электросилы» дорос, потом в армии в войну до майора, потом, после войны работал за границей. Невзирая на страшную инвалидность.

– Наверное, так и было. Но характер тяжелый. С людьми не мог договориться по-человечески. Его и запомнили как деспота и самодура. А возможно, действительно, он был трудяга. Упорный.

– Не уметь ладить с людьми и одновременно сделать карьеру – это особое свойство.

– Кстати, вот. Вспомнила. Два раза Клавдия Петровна его спасла от гибели, даже не понимая, что она делает.

И мама рассказывает две истории. Первая произошла еще до войны.