Кто играет в кости со Вселенной?

ЛОМО выпускало продукцию в широчайшем спектре: от самого большого в мире телескопа до маленьких приборов военного назначения. Но наибольшую известность предприятию принес любительский фотоаппарат «ЛОМО-компакт», который начали выпускать перед уходом Панфилова на пенсию. Фотоаппарат неожиданно стал символом нового жанра в мировом фоторепортаже – «ломографии», объединяющем сотни тысяч любителей неожиданных ракурсов. Штаб-квартира находится в Вене. Русскую аббревиатуру ЛОМО австрийцы поменяли на LoMo – «love and motion» – любовь и движение. Сама эта история – иллюстрация «случайности» в истории успеха после долгих лет кропотливого труда.

Но этот маркетинговый феномен произошел в 1984 году. А в 1970-м оптики заказывали рекламные проспекты в типографии имени Ивана Федорова, флагмане ленинградского печатного дела. Но, как я представляю, Панфилову на выставке в Ленэкспо понравились цветные оттиски, выходящие из «Сольны». У него в голове возникла красивая идея – печатать рекламу продукции, идущую на экспорт, в своих стенах. «Мы берем!» – сказал он шведам.

В советское время купить импортный станок – дело муторное: нужны инвалютные рубли, быть в планах развития на пятилетку вперед, «выбить» министерские фонды на оборудование. Но авторитет Панфилова пересилил все бюрократические формальности.

Прошли годы: Панфилов умер, ЛОМО сдало позиции, исчезло понятие «инвалютный рубль», а «Сольна» так и стояла в цеху. Выглядела она грустно – измазанная в краске, пошарпанная, с устаревшим дизайном, с вспученными красочными валиками, разбитой стеклянной колбой. Последними печатниками на ней работали практиканты из техникума.

Машину в таком состоянии не покупают – хуже кота в мешке. Я задумался. Два моих принципа «покупай то, что понравилось визуально» и «покупать новое» кричали – «не бери!». Но оба постулата еще не закрепились в мозгу намертво. С другого боку давление оказали домашние: они предложили альтернативное вложение денег – купить участок земли для дачи. Я поколебался и выбрал «Сольну»: «Пусть сначала она поработает, успеем накопить на дачный участок». Почему решил взять кота в мешке? Наверное, мечта о новой рыночной нише стала доминантой в мозгу. И не второстепенную роль сыграл имидж Панфилова – захотелось прильнуть, заразиться опытом и удачей, идущей от него. Бред, конечно. Но таков я – поддаюсь очарованию авторитетов, пусть и фантомному.

Красота спасет мир, а безобразие портит. Нахлебался и я, и производство «Любавича» с этой покупкой по гланды. Когда «Сольну» перевезли и подключили питание, оказалось, что требуется ремонт. Печатники шарахались, когда я их переводил на «Сольну» – слишком неэргономичная оказалась в управлении, устарела не только физически, но и морально. Мне посоветовали одного спеца, который знал ее досконально, но он хорошо знал и где ближайший водочный ларек. С этим алкоголиком я намучился не меньше, чем с самой машиной. Задачу, под которую я купил «Сольну», она не выполнила – полноцветные работы печатала плохо. А листопроводящая система находилась в таком раздолбанном состоянии, что бумагу «бросало» вправо-влево на пять миллиметров. При таком разбросе совместить краски в допустимых пределах не представлялось возможным. Оставались для «Сольны» чисто двухкрасочные работы, но их менеджеры приносили редко. Единственное, чем «Сольна» превосходила «Ромайоры», – вдвое больший формат печатного листа: мы теперь могли печатать большие бланки и книги альбомным спуском. Но это слабое преимущество на рынке.

Не то что удачи, а маломальской радости покупка мне не принесла. Да и дачный участок, покупку которого я перенес, ушел в чужие руки.

Через год я выставил «Сольну» на продажу за полцены, и то с неспокойной совестью. Не сразу, но нашлись наивные бизнесвумен, которые польстились на дешевку. Про мытарства с этой техникой я женщин не оповестил. (Стыдно до сих пор за эту продажу. Если сейчас читают покупательницы – прошу у них прощения, что подсунул «мешок дерьма».)

* * *

История «Сольны», с одной стороны, это история про неудачу. Ее покупка затормозила бизнес, и мне нанесла психологическую травму. Тогда я себя клял за эмоциональную глупость: «Зачем польстился на панфиловское старье? Подождал и купил бы что-то более стоящее».