Кто ты, Билли Притти?

– Кажется, там есть крипта и одна из дверей иногда бывает открыта. Так, во всяком случае, говорят в школе.

Он не двигается с места, тогда я иду к зданию и начинаю обходить его, держась рукой за стену: когда-то я узнала, что так надо делать, если хочешь выбраться из лабиринта. Проделав почти половину пути, я замечаю несколько ступенек, ведущих вниз, к маленькой деревянной двери, видимо, той самой, о которой говорят в школе. Я тяну за ржавую железную ручку, похожую на перевернутую подкову, но ничего не происходит. Дверь заперта. Должно быть, изнутри, на крючок, который поднимается и опускается. Было бы достаточно просунуть в щель линейку, чтобы приподнять его. Но у нас с собой ничего нет.

– Билли, смотри. Она наверняка здесь не случайно.

Максим протягивает мне вилку, которую только что нашел между камнями. Протягивает, будто напоминая, что это была моя идея – мне и доводить ее до конца. Я просовываю вилку в щель, провожу ею, осторожно, снизу вверх, и чувствую, как что-то приподнялось. Одновременно я тяну на себя дверь, и на этот раз она открывается.

Я ныряю внутрь будто без сомнений, хотя, разумеется, сомнения у меня есть. Всего несколько сантиметров отделяют наши головы от сводчатого потолка, а темнота такая, что ничего не видно. Но мы идем вперед. Вдыхаем смесь пыли и сырости, этот затхлый запах, свойственный местам, где воздух застаивается и не может выйти наружу. Вдали, где-то очень далеко угадывается тоненькая полоска света, как будто лежащая на полу. Наверно, там вторая дверь. По крайней мере, на это мы надеемся, хоть и побаиваемся того, что может находиться за ней. На этот раз за ручку тянет Максим, и мы оказываемся перед каменной лестницей, ведущей вверх. Свет идет от указателя запасного выхода: белый бегущий человечек на зеленом фоне.

Дойдя до последней ступеньки, мы оба упираемся ладонями в необтесанное дерево двери.

– Заходим на счет три?

– Раз…

– Два…

Я толкаю, Максим теряет равновесие и растягивается на холодном полу нефа.

– Билли! Ты не сказала три!

– Тс-с-с-с! Не говори так громко.

Церковь пуста. Скамейки стоят рядами по обе стороны от центрального прохода до самого алтаря, за которым виднеется средних размеров орган. Большие цветные витражи придают проникающему сквозь них свету красно-синие оттенки. Наверно, это свет луны, она почти полная сегодня вечером, да и фонарей много вокруг здания. Я иду к столику, на котором стоят десятки свечей, какие-то еще горят, и отблески их пламени пробегают по лицу Максима. Наши глаза встречаются, он не отворачивается.

– Так странно быть здесь… глубокой ночью.

– Ага. Я-то никогда не бываю в церкви, ни днем, ни ночью. Марсель говорит, что Бог существует только для тех, кого это устраивает. А его это не устраивает.

– Ты спрашивала его о Билли Притти?

– О чем конкретно?

– Не знаю… Почему, например, он внушил тебе, что она существует.

Я не отвечаю. Иду к первому ряду и сажусь прямо напротив огромного креста, который запросто убьет меня, если упадет. Об этом я думаю, когда Максим подходит и садится рядом. Сначала он сидит молча, а потом тихонько берет мою руку. Мгновенно и резко электрический разряд пронзает мое тело и ударяет прямо в сердце. И он произносит эту фразу, очевидную истину, которую я до тех пор отказывалась слышать.

– Знаешь, когда ребенку врут, от него наверняка что-то скрывают.

И вдруг где-то хлопает дверь и откуда-то звучит голос:

– Кто здесь?

Не раздумывая, мы бросаемся на пол, как если бы взорвалась бомба. Бросаемся так резко, что скамейка, на которой мы сидели, скользит по старому каменному полу и издает глухой звук.

– Отвечайте. Я знаю, что вы здесь. И главное, что вам здесь нечего делать.

Дверь, через которую мы проникли в верхний зал, находится всего в нескольких метрах. Максим считает на пальцах, и, когда средний поднимается рядом с указательным и большим, мы бежим к выходу. Человек кричит нам вслед: «Стоять, не двигаться, это приказ!», но нам плевать. Мы бежим, бежим, не останавливаясь, по лестнице, в крипту и дальше, оказавшись на улице, бежим по городу, бежим и смеемся, потому что знаем: теперь с нами ничего не может случиться. Мы бежим, ведь это единственный известный мне способ спастись от всего, что меня пугает.

Мы добегаем до парка и, ни слова не говоря, лезем через ограду. Ложимся в траву, почти на том же месте, что и пять лет назад, и я задаюсь вопросом, помнит ли мироздание повторяющиеся моменты. Те, которые тела не забывают.

Через пять минут, когда мы наконец переводим дыхание, Максим поворачивается ко мне, упираясь локтем в землю.

– Мы должны пообещать друг другу видеться как минимум раз в год. По очереди. Один раз приезжаешь ты, один раз я.

– Каждое лето, например?

– Например.

– Значит, следующим летом приеду я?

– Да.

– А где я буду ночевать? У своего дяди, который живет в твоем доме, но имеет наглость не существовать?

* * *

Наутро в кухне Марсель спрашивает меня, чем я хочу заниматься после окончания школы. Он никогда раньше не задавал мне такого вопроса, и этого вполне достаточно, чтобы оставить его без ответа. Я молчу, и он продолжает: