Кто ты, Билли Притти?

Она оборачивается и выпаливает мощное «Максим!», не вяжущееся с ее внешностью. Потом снова смотрит на меня, по-прежнему закрывая собой дверной проем, как будто не хочет меня впускать. Никаких эмоций не читается на ее лице.

– Ты Билли?

Я молча киваю. За ее спиной я вижу, как к нам идет Максим, на ходу натягивая футболку. Он замечает меня – и его лицо одновременно озаряют удивление и радость, для меня это как бальзам на рану, на все мои раны. И новые, и старые. Я думаю, что именно так должно быть в семье. Капуцина скрывается без единого слова, оставив нас вдвоем.

– Ты никогда не перестанешь меня удивлять.

И я тут же даю себе обещание действительно никогда не переставать.

* * *

Он представляет меня всем: Огюстену, Гаспару, Виктории, Констанс и Капуцине. Странные имена, я таких раньше никогда не слышала. У меня в школе всех зовут Жюльен, Николя, Элоди, Жюли…

Днем и вечером мы едим макароны, которые варим по очереди. Между обедом и ужином пьем кока-колу и черпаем чипсы из больших салатниц, развалившись в шезлонгах, расставленных вокруг бассейна. Музыка без остановки пульсирует в дешевой переносной колонке. Иногда вдруг зазвучит какая-нибудь песня, и с первых нот все принимаются размахивать руками и восторженно кричать.

Я даже не могу сказать, чем мы заполняем наши дни. Видимо, ничем. Капуцина и Виктория со мной почти не разговаривают, они просто мирятся с моим присутствием, и я думаю, что это уже неплохо. Констанс объясняет мне то, чего я не понимаю в их разговорах. Она шепчет мне на ухо, кто такой Жюль и почему Капуцина ужасно на него зла. Я понемногу наверстываю упущенное и все лучше узнаю эту компанию.

Еще Констанс задает мне вопросы о моей жизни, расспрашивает, что я люблю делать. Ее отец управляет роскошным отелем на Елисейских Полях. Она говорит название, но я тотчас же его забываю. С рождения она семь раз переезжала и жила в семи странах. Она уверена, что станет журналисткой, потому что такая судьба при любом раскладе ждет детей экспатов.

За все время моего пребывания мама Капуцины только один раз заглянет проверить, все ли в порядке. Она даже не заметит моего присутствия. В последний вечер мы все сидим вокруг стола. На столе пиво и сладкие ликеры, которые мы разбавляем газированными напитками, отчего они становятся еще слаще. Констанс подает мне бокал, и мне нравится вкус кокоса и апельсина, слегка согревающий горло. Разговоры перекрывают один другой, и каждый пытается говорить громче других, чтобы его услышали. Я не знаю, что сказать, и потому молчу. Иногда я думаю о той маленькой девочке, которой когда-то была: куда она подевалась? Затерялась ли в моем новом теле, теле девушки? И найдет ли однажды выход?

Вечеринка идет своим чередом, бутылки пустеют. Сегодня последний вечер, это повторяет про себя каждый, наполняя себе бокал все менее уверенными движениями. Все от души смеются шуткам, на самом деле совсем не смешным. Я тоже смеюсь. Чувствую, как расслабляется мое лицо, и внутри тоже расслабляюсь. Беру слово, рассказываю истории, которые забуду назавтра, отпускаю шутки, и все смеются. Странно, но у меня вдруг появляется ощущение, что я свободна от многого.

Я смеюсь, и вдруг встречаю взгляд Максима, который молча смотрит на меня. В этот момент из колонки вырываются звуки трубы, и Капуцина, вскочив на стул, начинает танцевать. Констанс и Виктория тоже. Хором они кричат: «Шакира, Шакира!» А я не понимаю, что такое шакира, пока не вспоминаю, что это имя той певицы, о которой без конца говорит Марион. В основном, описывая мне ее зад и развинченную походку. Констанс протягивает мне руку, чтобы я присоединилась к ним. Она говорит: «Иди к нам. Ты ведь еще, кажется, суперски поешь». Я смотрю на Максима – он пожимает плечами и, улыбаясь, отпивает глоток пива.

– Но я не знаю слов.

– Плевать! Кому нужны слова!

Она тянет меня за руку до тех пор, пока я не поддаюсь и тоже не оказываюсь на стуле. Когда песня кончается, я незаметно ускользаю в кухню и выпиваю большой стакан воды. Когда я оборачиваюсь, передо мной стоит Максим.

– Пройдемся?

* * *

В глубине сада музыку слышно, будто мы только вышли из комнаты. Неразборчивые голоса теряются в ночи, а когда мы оборачиваемся, в маленьком прямоугольнике окна видим веселящуюся компанию друзей.

Максим идет впереди, держа руки в карманах. Он изменился, он уже не тот мальчик на лестнице, о которого я едва не споткнулась восемь лет назад. Он вырос и даже стал выше меня, но есть и еще кое-что. Только я не могу понять, что именно.

Он говорит: «Мы почти пришли», и так я узнаю́, что у нас, оказывается, есть цель. Через несколько секунд на краю сада, рядом с полем подсолнухов, я вижу старые качели в свете почти полной луны. Максим садится, и я тоже. Места здесь хватило бы на четверых, но мы садимся так близко, что наши голые ноги соприкасаются. Я запрокидываю голову и словно тону в небе. Сколько раз я смотрела на него, думая о Максиме?

– Что ты скажешь о Гаспаре?

Вопрос застает меня врасплох.

– О Гаспаре?

– По-моему, ты ему нравишься.

– Я думала, ему интересна Капуцина.

– Угу, так и было. Пока ты не приехала.