Кто ты, Билли Притти?

– Хм.

Снова повисает молчание. Поскрипывают качели, поют сверчки, играет музыка, которая теперь едва различима, и слышно, как мы потягиваем напитки, поднося к губам наши бокалы, будто в оправдание тому, что мы ничего не говорим.

Единственное, что я чувствую, – как стучит мое сердце и кружится голова.

– Вернемся?

Прежде чем я успеваю ответить, он встает и протягивает мне руку. Я беру ее, и через секунду наши лица оказываются в сантиметре друг от друга. Его дыхание касается моих губ, и я тут же вспоминаю Кентена с его одеколоном из супермаркета. Я не смею шевельнуться. Слегка сводит живот – ничего мучительнее и одновременно приятнее я никогда не испытывала.

Максим смотрит на меня. Я вижу в его глазах смесь сомнения и уверенности, которую потом часто буду в них замечать, и понимаю: вот что в нем изменилось. Он говорит: «Подожди», и в этих трех слогах я угадываю приглашение к чему-то, что продлится недолго. Его пальцы теряются в моих волосах, нежно скользят по щеке, по шее, а потом он меня целует. Мальчик с лестницы целует меня, и у его губ вкус наших летних дней. Вкус полноты и пустоты. Радости и печали. Скуки и безумств. Мое тело проносится сквозь все времена года. Не только через лето, но и через зиму, осень, весну, а еще через все сезоны между ними, которые стоило бы придумать. Потому что на самом деле есть тысяча времен года, они прячутся за солнечным лучом, затерянным в осеннем дожде, в запахе первого учебного дня после каникул, в оттенке неба, появляющемся лишь раз в году. Есть слова, которых не существует, но есть и времена года, существующие только в наших сердцах, и когда Максим меня целует, наступает сезон, который бывает лишь однажды в жизни. Сезон солнечного луча, пронзающего самые черные тучи. Сезон первого чувства.

* * *

В доме есть комнатка, примыкающая к кухне, крошечное помещение, где хранятся продукты. Марсель называет такое «клетью», но прошлым летом, от скуки начав читать словарь, я обнаружила, что это слово не слишком подходит для современных домов и квартир. Это одно из словечек Марселя, которые выдают наши корни, а с моими корнями далеко не все ясно.

Я захожу в эту комнатку за лимоном и бутылкой газированной воды, как вдруг слышу их голоса. На вечеринках все важные разговоры происходят в кухне, но узнаю я об этом только в этот вечер.

– Не говори ерунды. Этого не может быть.

– Нет, это из-за нее.

– Но, Капу, это смешно. Ты действительно думаешь, что он может предпочесть тебе эту деревенщину?

* * *

Я иду вдоль шоссе, одной ногой – по асфальту, другой – по траве на обочине. Почти полная луна освещает мой путь, и я не знаю, что бы делала без нее. Думаю, шла бы в абсолютной темноте. Вот и все. Вдруг я думаю о маме, о единственной ее фотографии, которая у меня была и которую мне пришлось оставить в поезде два года назад, чтобы убежать от контролера. И уже тогда это было из-за Максима. Я знаю, что до вокзала шесть километров и что первый поезд уходит в 6:41. Знаю, что, когда я в последний раз смотрела на часы, было чуть за полночь.

В рюкзаке звонит телефон, но я не обращаю внимания. Знаю, что это он, что он не понимает, где я и почему исчезли мои вещи. Звон прекращается, но через несколько секунд раздается опять. Потом снова и снова. Лучше бы я этого не делала, но это сильнее меня – я считаю. Считаю, сколько раз он позвонит, прежде чем махнет рукой.

Я начинаю бежать. Бегу, и рюкзак болтается из стороны в сторону. Я вспоминаю колючее одеяло, которое Марсель натягивал мне до подбородка, когда я болела, и, уходя спать, говорил: «Я оставлю свет в коридоре». Одеяло и немного света. Это то, что он умел. Я бегу.

Вокзал закрыт. Как во всех городах Франции, Европы, может быть, и мира, вокзал – это место, где встречаются те, кому некуда идти. Путешествие прерывается там, откуда должен начинаться новый путь, но откуда невозможно отправиться, если у вас нет пункта назначения. Чтобы не стоять на месте, я решаю походить, нарезаю круги вокруг вокзала, все шире и шире.

В четыре утра, после нескольких часов молчания, мой телефон издает короткий звук. На экране высвечивается сообщение, всего несколько слов:

«Я на тебя ужасно обиделся».

Глава 9 2008

Мне 17 лет. Я учусь в лицее. Жюли готовится поступать на политологию, она рассказывает об этом всем, даже когда ее не спрашивают. Она садится за первую парту, остается после уроков, чтобы поговорить с учителями о своих домашних заданиях, о том, под каким углом лучше рассматривать ту или иную тему. Иногда я слышу, как она смеется шутке, которой я не понимаю, и ломаю голову, как ей удается быть таким хамелеоном. Я не умею разговаривать со взрослыми.

Я ни малейшего понятия не имею, чем хочу заниматься дальше. Во всяком случае, после ближайшего четверга.