Кто ты, Билли Притти?

Здание огромное. Большой прямоугольный зал без потолка под крышей, по периметру балконы, нависающие над танцполом. В духе таверны часть стен украшают головы оленей, медведей и рыболовные трофеи на деревянных подставках. Можно было бы представить, что ты в шале, затерянном в глухом лесу, если бы не три больших зеркальных шара, подвешенных к хрустальной люстре и вращающихся в такт виниловым пластинкам, которые меняет диджей. Стили смешиваются, накладываются друг на друга, взаимоуничтожаются. Толком не понять, попал ты в прошлое или в будущее.

– Говорят, здесь тусуются студенты. В том числе из Франции… Можно заглянуть.

Астрид делает мне знак следовать за ней и погружается в толпу. Начинается песня, которую я никогда не слышала, и вызывает радостные крики среди танцующих. Здесь, оказывается, несколько залов, один с диванами и камином, другой с бильярдом и последний – купальня, в которой можно выпить, сидя в воде.

Мы переходим из зала в зал, как осматривали бы чей-нибудь дом, и вдруг что-то привлекает мое внимание. Взгляд останавливается на спине одного парня, который беседует с другими у камина.

– Это он.

– Он?

– Парень спиной к нам. С родимым пятном на шее. Это Максим.

– С родимым… а, да.

Она рассматривает его несколько секунд и поворачивается ко мне.

– Ну, и что будем делать?

* * *

Астрид возвращается с непроницаемым лицом.

– Не думаю, что это хорошая идея.

Пять минут назад она вызвалась пойти понаблюдать за той компанией, проанализировать ситуацию и вернуться со сведениями, которые подскажут нам, какой выработать план, чтобы поговорить с ним. Она говорила пылко, даже возбужденно, принимая близко к сердцу свою роль, как ребенок, которому предложили поучаствовать в охоте за сокровищами. И все повторяла: «Круто, да?» И действительно, это было круто. Быть здесь, на другом конце света. Встретить парня, который был причиной этой поездки. Астрид добавила, ласково улыбаясь: «Значит, это была не шутка, твоя история про счастливую звезду». Наверняка теперь она жалела, что сказала эту фразу.

К ней вернулось спокойствие. И даже некоторое хладнокровие.

– Подожди, но почему? Что происходит?

– Доверься мне. Пойдем в другое место.

Я смотрю на нее, хмуря брови. Пытаюсь припомнить всю сцену и понять, что могло так изменить ее настроение. Это длилось всего несколько секунд. Астрид подошла к нему и стала внимательно смотреть, уставившись ему прямо в глаза. А потом вернулась.

– Пойдем? – настаивает она.

– Ладно…

Я иду за ней без единого слова, потерянная в своих мыслях. Но через несколько метров останавливаюсь.

– Ты ведь догадываешься, что просишь невозможное?

Она издает глубокий вздох и молча кивает. Я возвращаюсь. Протискиваюсь сквозь толпу, обхожу танцующих, отталкиваю тех, кто не спешил посторониться, иду вперед и наконец вхожу в зал, который мы только что покинули. В эту самую минуту, как будто почувствовав мое присутствие, он оборачивается. Наши взгляды встречаются, и это длится несколько секунд. Всего несколько секунд, пока я не опускаю глаза на его футболку и вижу, что на ней написано:

«Похороны холостой жизни Макса».

Я чувствую, как сердце падает в груди. Ухает куда-то вниз, ударяется о ребра, скатывается по легким, отскакивает к желудку. Мне больно. Так больно.

Мне кажется, что кто-то отключил музыку и зал опустел. Остался только он и эта фраза на его футболке, которой я не могу поверить. Как он мог так поступить с нами?

Один из его друзей заметил, что творится неладное. Он поворачивается к Максиму и задает ему вопрос, но не получает ответа. Я вижу, как он, проследив за взглядом Максима, упирается в меня. Этот друг продолжает что-то говорить, требует объяснений, но ничего не происходит. Максим не реагирует. Он тоже застрял в бесконечной секунде, которая, конечно же, обретет свое «до» и свое «после». Я понимаю, что мне надо уйти, твержу себе, что должна оторвать себя от этой сцены, которую мне уже хочется стереть из памяти, но меня словно пригвоздило к месту. Тогда я считаю до трех – и ухожу. Теперь я почти бегу, и неважно, что всех толкаю, это даже хорошо. Мне хочется чувствовать невольные удары об окружающие меня тела. Хочется, чтобы моя боль стала физической, она кажется мне куда более терпимой, чем та, которую я чувствую сейчас внутри. Я бегу со всех ног, задержав дыхание. Если я выдохну, что-то сломается, это точно. И я все держу в себе. Воздух и слезы. Толкаю входную дверь, и меня охватывает ночная прохлада.

Астрид сидит на противоположной стороне улицы на нижней ступеньке лестницы. Увидев меня, она тушит сигарету, легко вскакивает и бежит ко мне.

– Домой?

Я киваю, и мы идем. Через несколько метров я оборачиваюсь в последний раз и замечаю его, он стоит на тротуаре. Держит руки в карманах и смотрит на меня с тем видом, какой бывал у него еще в детстве, когда приходилось выбирать между блинчиком и вафлей в парке. Он тогда мучительно колебался, как будто от этого зависела его жизнь, и в конечном счете всегда брал одно и то же.