Куджо

Энди Мейсен подумал, что эти новости не предвещают ничего хорошего.

– Таунсенд, вы поедете со мной, – сказал он. – Вы же справитесь без помощников, да, шериф Баннерман?

– Это мой город, – сказал Баннерман.

Энди Мейсен закурил сигарету и посмотрел на него сквозь облако дыма.

– Вам что-то не нравится, шериф?

Баннерман улыбнулся:

– Ничего, как-нибудь перетерплю.

Господи, как же я ненавижу всю эту дремучую деревенщину, подумал Мейсен, глядя вслед Баннерману. Но сейчас он на время выбыл из игры. Спасибо, Боже, за малые милости.

Баннерман сел за руль своей патрульной машины, завел мотор и выехал со двора Трентонов. Было двадцать минут восьмого. Его почти восхитило, как ловко Мейсен отодвинул его на обочину. Они с Таунсендом едут в самую гущу событий, а он направляется к черту на рога. С другой стороны, Хэнку Таунсенду придется все утро выслушивать бредни Мейсена, так что еще неизвестно, кому повезло.

Джордж Баннерман выехал на шоссе номер 117 и поехал в сторону Мейпл-Шугар-роуд, без сирен и мигалок. Куда торопиться в такой прекрасный день? Он и вправду не видел причин для спешки.

* * *

Донна и Тэд Трентон спали.

В почти одинаковых неловких позах, в каких спят пассажиры междугородних автобусов на длительных рейсах. Оба сидели, скрючившись в три погибели и свесив головы на плечо, Донна – на левое, Тэд – на правое. Руки Тэда лежали у него на коленях, как рыбки, выброшенные на берег. Иногда они слабо подергивались. Он дышал хрипло и сбивчиво. Его губы потрескались, веки сделались бледно-лиловыми. Струйка слюны, стекавшей из уголка рта, уже начала засыхать.

Донна спала беспокойно. Она жутко устала, но не могла крепко заснуть из-за неудобной позы и болей в ноге, животе, а теперь и в искусанных пальцах (во время припадка Тэд прокусил их до кости). Ее волосы слиплись сальными сосульками. Марлевая повязка на левой ноге снова промокла от крови, кожа на животе вокруг ран воспалилась еще сильнее. Ее дыхание тоже было хриплым, но не таким сбивчивым, как у Тэда.

Тэд Трентон был уже на пределе. Обезвоживание достигло критической точки. Вместе с потом он терял минеральные соли, которые не восполнялись извне. Внутренние защитные механизмы начали отключаться, и он стремительно терял силы. В нем еще теплилась жизнь, но еле-еле. Ей просто не за что было держаться.

В лихорадочных снах папа качал его на качелях, все выше и выше, но не у них во дворе, а рядом с утиным прудом, и прохладный ветерок обдувал его обгоревший на солнце лоб, его зудящие глаза, его пересохшие губы.

* * *

Куджо тоже спал.

Он лежал на траве у крыльца, положив разбитую морду на передние лапы. Ему снились плохие, безумные сны. В этих снах были сумерки, и по небу метались красноглазые летучие мыши. Он прыгал на них и хватал их зубами за трепещущие кожистые крылья. Крылья с хрустом ломались. Но летучие мыши кусали его в ответ своими мелкими крысиными зубками – прямо в нежный, чувствительный нос. Вот откуда бралась эта боль. Но он их убьет. Убьет их всех…

Он внезапно проснулся, вскинул голову и прислушался.

Приближалась машина.

Его болезненно обострившийся слух превращал шум мотора в кошмарный, невыносимый рев; или в жужжание гигантского ядовитого насекомого, которое прилетело его ужалить.

Он резко вскочил и жалобно заскулил. Казалось, все его суставы наполнены битым стеклом. Он посмотрел на заглохшую машину. Внутри смутно виднелась неподвижная голова ЖЕНЩИНЫ. Раньше Куджо хорошо видел ее сквозь стекло, но ЖЕНЩИНА что-то сделала со своим окном, и теперь ее стало почти не видно. Но это не важно. Все равно ей не выйти наружу. И МАЛЬЧИКУ тоже не выйти.

Жужжащий рев сделался громче. Машина приближалась к вершине холма, но… точно ли это машина? Или огромная злая пчела – или, может, оса – прилетела жалить его и терзать, чтобы ему стало еще больнее?

Надо дождаться и посмотреть.

Куджо нырнул под крыльцо, где раньше частенько прятался от жары в знойные летние дни. Там накопилась немалая куча прелых осенних листьев с прошлых лет. Куджо всегда нравился их терпкий, чуть сладковатый запах. Но теперь этот запах казался слишком плотным и приторным, удушающим и почти невыносимым. Куджо зарычал, из пасти вновь пошла пена. Если бы запах можно было убить, Куджо уже растерзал бы его в клочья.

Жужжащий рев был совсем близко. Во двор въехала машина. Машина с синими боками и белой крышей, на которой стояла мигалка.

* * *

Подъезжая к дому Джо Камбера, Джордж Баннерман совершенно не ожидал, что во дворе будет стоять «пинто», принадлежащий пропавшей женщине. Он был человеком очень даже неглупым, и хотя его раздражали стройные логические построения Энди Мейсена (он имел дело с кошмаром по имени Фрэнк Додд и знал, что логика действует далеко не всегда), он сам пришел к тем же выводам, пусть и другими путями, больше на подсознательном уровне. Он был согласен с Мейсеном, что жены и сына Трентона здесь нет. Однако машина стояла тут.