Куджо

– Я не хочу продавать кухонные принадлежности, или косметику, или средства для уборки. И мне не надо вступать в клуб желающих похудеть. Ты… – Она умолкла на долю секунды, ухватив мысль и прочувствовав всю ее тяжесть. – Ты не знаешь о пустоте, Вик. Даже не думай, что знаешь. Ты мужчина, мужчины сражаются. Мужчины сражаются, а женщины вытирают пыль. И вот ты вытираешь пыль в пустых комнатах и слушаешь, как за окном шумит ветер. Но иногда начинает казаться, что этот ветер у тебя внутри, понимаешь? Ты ставишь музыку… Боба Сигера, Джей Джей Кейла, кого угодно… и все равно слышишь ветер. В голову лезут всякие мысли. Нехорошие мысли, но от них никуда не деться. И ты чистишь до блеска оба унитаза, драишь раковину по десятому разу, а однажды заходишь в антикварную лавку, смотришь на всякую керамическую дребедень и думаешь, что у твоей матери были целые полки такой дребедени, и у твоих тетушек, и у бабушки тоже.

Он смотрел на нее с таким искренним недоумением, что ее охватило отчаяние.

– Я говорю о своих чувствах. Не о фактах.

– Да, но почему…

– Я как раз и рассказываю почему! У меня было время как следует рассмотреть себя в зеркале. Я видела, как меняется мое лицо. Меня уже точно не примут за школьницу, не попросят показать права, когда я заказываю в баре выпивку. Мне стало страшно, потому что я все-таки повзрослела. Тэд ходит в садик и скоро пойдет в школу, потом станет старшеклассником…

– Ты хочешь сказать, что завела любовника, потому что почувствовала себя старой? – Он изумленно смотрел на нее, и ей было приятно его изумление, потому что мысли о возрасте наверняка послужили одной из причин; Стив Кемп считал ее привлекательной женщиной, и, конечно же, это ей льстило, и, возможно, поэтому было так весело с ним флиртовать. Но это была далеко не основная причина.

Она взяла его за руки и заговорила очень серьезно, думая – зная, – что ей, быть может, никогда больше не доведется говорить так серьезно (и так откровенно) ни с кем из мужчин.

– Все гораздо сложнее. Однажды ты понимаешь, что ты уже взрослая, все уже состоялось и тебе надо как-то смириться с тем, что имеешь. Выбор сужается с каждым днем. Для женщины – нет, для меня – это очень жестокая тема для размышлений. Хочется понимать, кто я такая. Жена, хорошо. Но ты почти каждый день на работе – и даже дома думаешь о работе. Еще мать, это тоже прекрасно. Но с каждым годом от матери остается все меньше, потому что мир потихонечку отбирает у меня ребенка. Мужчины… Мужчины знают, кто они такие. У них есть устойчивое представление о себе. Может быть, идеальное представление. До идеала никто недотягивает, это их угнетает, и, наверное, поэтому многие умирают несчастными и раньше срока, но они знают, что значит быть взрослым. У них есть какая-то точка опоры и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет. Они не слышат этот ветер, а если и слышат, то хватают копье и бросаются на него сломя голову, полагая, что это ветряная мельница или какое-то злобное чудище, которое надо скорее завалить. Женщинам свойственно убегать от того, что их пугает. Так было со мной. Когда Тэда нет дома, мне страшно. Дом как будто даже звучит по-другому. Знаешь, однажды – понимаю, это бред – я перестилала постель в комнате Тэда и задумалась о своих школьных подругах. Где они, что с ними стало. Я была словно в трансе. И тут дверца шкафа открылась сама по себе… я закричала и выбежала из комнаты. Не знаю почему… Хотя, наверное, знаю. Мне на секунду подумалось, что из шкафа сейчас выйдет Джоан Брэйди, вся в крови и с оторванной головой. Выйдет и скажет: «В девятнадцать лет я разбилась насмерть на машине, когда возвращалась из пиццерии. И мне глубоко наплевать».

– Господи, Донна, – сказал Вик.

– Мне стало страшно, вот и все. Мне стало страшно, когда я начала разглядывать керамику в магазинах. Когда у меня появились мысли, что надо бы записаться в гончарный кружок, или на йогу, или на еще какие-нибудь занятия для скучающих домохозяек. Куда можно сбежать от будущего? Только в прошлое. Поэтому… поэтому я начала с ним заигрывать.

Она опустила взгляд и внезапно закрыла лицо руками. Теперь ее голос звучал приглушенно, но по- прежнему внятно.

– Было весело. Как будто я снова студентка. Как будто мне снится сон. Глупый сон. Как будто он – белый шум. Он заглушал этот ветер. Пока он ухаживал, было весело. Секс… не был хорошим. У меня были оргазмы, но мне не было хорошо. Не могу объяснить почему. Разве что, пока все продолжалось, я по-прежнему любила только тебя и понимала, что это лишь способ бегства… – Она отняла руки от лица, и он увидел, что она плачет. – Он тоже беглец. Можно сказать, профессиональный беглец. Он поэт… по крайней мере, он так говорит. Он мне показывал свои стихи, но я не поняла в них ни строчки. Он такой… вечный скиталец. Воображает, что все еще учится в колледже и протестует против войны во Вьетнаме. Наверное, поэтому все и случилось именно с ним. Теперь ты знаешь все. История мерзкая, но другой у меня нет.