У нее разболелась голова. Боль тяжело стучала в висках в полной синхронности с ударами пульса.
– Тэд. Послушай меня. Машина не заводится. Там сломался игольчатый клапан. Надо чуть-чуть подождать, дать мотору остыть. Потом, я думаю, он заведется. И мы поедем.
Она подумала о доме у подножия холма, о доме с буйно разросшейся жимолостью во дворе. Там наверняка есть какие-то люди. Она же видела машины.
Она принялась жать на клаксон. Три коротких гудка, три длинных и опять три коротких, раз за разом, единственный сигнал азбуки Морзе, запомнившийся за два года в герлскаутах. Люди в доме внизу непременно услышат. Даже если они не знают, что означает этот сигнал, они все равно придут посмотреть, кто гудит во дворе у Камбера – и почему.
А где пес? Донна его больше не видела. Впрочем, это не важно. В машину ему не забраться, а помощь придет совсем скоро.
– Все будет хорошо, – сказала она Тэду. – Вот увидишь.
Студия «Зримый образ» в Кембридже размещалась в обшарпанном кирпичном здании. На четвертом этаже располагались офисные кабинеты, на пятом – два съемочных павильона, на шестом, и последнем, – крошечный смотровой зал с плохоньким кондиционером. Зал вмещал только шестнадцать зрительских кресел, расставленных по четыре в ряд.
Тем ранним вечером в понедельник Вик Трентон и Роджер Брекстон сидели в третьем ряду в смотровом зале, сняв пиджаки и распустив галстуки. Они просмотрели все ролики с профессором Шарпом по пять раз каждый. Всего двадцать сюжетов. Три из них – со злосчастными «Малиновыми колючками».
Последний блок из шести роликов завершился полчаса назад. Киномеханик сразу же распрощался и побежал на другую работу, крутить кино на вечерних сеансах в кинотеатре «Орсон Уэллс». Через пятнадцать минут ушел и Роб Мартин, владелец студии, с хмурым видом пожелав Вику и Роджеру доброй ночи и добавив, что если он им понадобится, его двери всегда открыты для них – завтра и в среду, в любое время. При этом явно подразумевалось, что его двери будут открыты только в том случае, если Вик с Роджером придут с предложением, которое стоит обсуждать.
У Роба были все основания ходить с хмурым видом. Ветеран войны во Вьетнаме, потерявший ногу во время Тетского наступления, он открыл студию «Зримый образ» в конце 1970-х на деньги из страховой выплаты по инвалидности, к которым добавил немалую сумму, выделенную родителями жены. С тех пор его студия барахталась как могла, сражаясь за место под солнцем, но в основном подбирала жалкие крохи с роскошных банкетных столов, за которыми пировали крупные бостонские киностудии. Вик и Роджер заключили контракт с его студией, потому что в каком-то смысле Роб Мартин напоминал их самих: тоже пытался чего-то добиться своими силами, подняться к тем пресловутым вершинам успеха, которые манят нас всех. К тому же ездить в Бостон было проще и ближе, чем в Нью-Йорк.
В последние полтора года дела у студии Роба пошли на лад. Когда потенциальные клиенты узнали, что в «Зримом образе» снимают рекламные ролики компании «Шарп», Роб получил несколько очень хороших заказов, и впервые со дня основания студии у него появилась уверенность в завтрашнем дне. В мае, буквально за несколько дней до катастрофы с «Колючками», он прислал Вику и Роджеру открытку с изображением уходящего вдаль автобуса с бостонскими номерами. Сзади на автобусе были изображены четыре юные прелестницы, наклонившиеся таким образом, чтобы явить зрителям аппетитные задницы, затянутые в дизайнерские джинсы. На обороте открытки было написано большими печатными буквами в стиле передовиц желтой прессы: «ЗАКЛЮЧАЕМ КОНТРАКТ НА ЗАДНИКИ ДЛЯ БОСТОНСКИХ АВТОБУСОВ; ТЕПЕРЬ ЗАЖИВЕМ». Тогда это было смешно. А теперь стало совсем не смешно. После истории с «Колючками» двое клиентов (в том числе производители джинсов «Как в Каннах») отозвали контракты у «Зримого образа», и если «Эд уоркс» потеряет заказы от Шарпа, Роб лишится не только заказов от Шарпа, но многих других. Он боится за будущее и поэтому злится… и Вик прекрасно его понимал.
Они сидели и молча курили еще минут пять, а потом Роджер сказал:
– Меня тошнит, Вик. Натурально тошнит. Я смотрю на этого дятла, как он сидит у себя за столом и глядит на меня своим строгим профессорским взглядом, ест эти хлопья с едкой краской, говорит: «Да, тут все хорошо», – и меня тянет блевать. В прямом смысле слова. Хорошо, что механику надо было уйти. Если бы я посмотрел эти ролики еще раз, мне пришлось бы воспользоваться самолетным блевательным пакетом.