Куджо

Она ушла, несколько успокоенная уверениями врача, что Бретт не выйдет во сне из окна и не забредет на середину скоростного шоссе, но она мало что поняла. Через неделю она привела к доктору Бретта. Ему тогда только-только исполнилось шесть. Грешем его осмотрел и признал абсолютно здоровым. И кстати, доктор был прав. В последний раз Бретт ходил во сне больше двух лет назад.

До сегодняшнего утра.

Бретт открывал шкафчики один за другим, рассматривал их содержимое и аккуратно закрывал дверцы, прежде чем перейти к следующему шкафу, где хранилась посуда, дополнительные элементы для плиты, аккуратные стопки кухонных полотенец, молочник, неполный старый стеклянный сервиз. Глаза у Бретта были открыты, но взгляд оставался пустым и застывшим, и Черити почему-то не сомневалась, что он сейчас видит совсем другую посуду в совсем другом месте.

Ее охватил давний беспомощный страх, который она уже успела забыть: страх родителей маленького ребенка, когда тот болеет. Когда у него режутся зубки, или поднимается температура после прививки, или случается круп или ушная инфекция, или кровотечение от пореза долго не прекращается. О чем он думает? – размышляла она. Где он сейчас? И почему теперь, если два года все было нормально? Может быть, из-за отъезда из дома? Он же вроде бы не тосковал… по крайней мере, до этой минуты.

Бретт открыл последний шкафчик и достал розовый соусник. Поставил на разделочный стол. Взял что-то из воздуха и как бы высыпал в соусник. Руки Черити покрылись гусиной кожей. Она поняла, где он находится и что делает. Дома он это проделывал каждый день. Бретт кормил Куджо.

Она непроизвольно шагнула к нему, но тут же остановилась. Она не верила в сказки о том, что может случиться, если разбудить человека, когда тот ходит во сне: душа навсегда отделится от тела, человек сразу лишится рассудка или даже умрет на месте, – это все ерунда, тут можно не спрашивать ни у каких докторов. Она прочла книгу о лунатизме, которую заказала по межбиблиотечному абонементу в Портлендской городской библиотеке… но и без книги все было понятно. Простой здравый смысл ей подсказывал, что если разбудишь лунатика, ничего страшного не случится – он просто проснется. Может быть, будут слезы или даже легкая истерика, но только из-за дезориентации при пробуждении.

И все же она никогда не будила Бретта во время прежних ночных хождений. И теперь тоже не стала будить. Простой здравый смысл – это одно. Беспричинный страх – совсем другое, а ей действительно вдруг стало страшно. Почему – непонятно. Что такого ужасного в том, что Бретт во сне кормит пса? Вовсе не удивительно, что ему снится Куджо, ведь он так за него беспокоится.

Бретт наклонился, опустив соусник к самому полу. Завязки на его пижамных штанах образовали белую линию под прямым углом к красно-черной плоскости линолеума. У него на лице отразилась замедленная пантомима печали. Потом он заговорил, вернее, пробормотал, как обычно бормочут спящие, быстро, гортанно, почти неразборчиво. В самих словах не было никаких чувств, все чувства таились внутри – в коконе сновидения, настолько яркого, что оно заставило Бретта ходить во сне, чего не случалось ни разу за последние два года. В этих словах не было ничего страшного, но Черити невольно схватилась рукой за горло. Ее кожа была холодной, как лед.

– Куджо больше не голоден, – сказал Бретт и выпрямился, прижимая соусник к груди. – Больше не голоден, нет.

Он неподвижно застыл у разделочного стола, и Черити тоже застыла в дверях. По его щеке скатилась единственная слезинка. Он поставил соусник на стол и пошел к двери. Его глаза были открыты, но невидящий взгляд равнодушно скользнул по Черити, словно ее тут не было. Внезапно Бретт остановился, обернулся через плечо и сказал кому-то невидимому:

– Ищите в траве.

Черити шагнула в сторону, освобождая ему дорогу. Она по-прежнему прижимала ладонь к горлу. Бесшумно ступая босыми ногами, Бретт прошел мимо нее и направился к лестнице в конце коридора.

Она хотела пойти за ним, но вспомнила про соусник. Тот одиноко стоял на совершенно пустом столе, как центральная точка некоего странного натюрморта. Она взяла его, и соусник чуть не выскользнул у нее из руки – она только теперь поняла, что ее пальцы мокры от пота. Она все-таки удержала его двумя руками, с ужасом представляя, как он падает и с грохотом разбивается о пол в тихом, спящем доме. Она убрала его в шкафчик, закрыла дверцу и на секунду застыла столбом, слушая тяжелый стук своего сердца и ощущая себя абсолютно чужой в этой кухне. Она и была здесь чужой. Потом она пошла следом за сыном.

Когда она заглянула к нему в комнату, он уже лежал в постели. Натянул простыню до самого подбородка и повернулся на левый бок – его обычная поза для сна. Хотя Черити знала, что все закончилось, она еще долго стояла в дверях, с тревогой глядя на сына.