Кукольная королева

…его стакан всегда ждёт полным. Ждёт живого касания, живых губ. Искушение велико, но он слишком хорошо знает об изнанке чудес подобного толка и даров серебряной пустоты.

Сожаления о былом опасны не меньше, чем глоток того, что рождено по эту сторону зеркала.

– Что заставляет тебя желать забытья на этот раз, Палач?

– Не забытья. Напоминания о том, что было когда-то и сохранилось только здесь.

– Не думала, что тебе требуется напоминать себе хоть что-то касательно этой истории.

– Память – не та вещь, которой можно доверять безоговорочно. Время стирает её так же безжалостно, как всё остальное.

– Но обходит стороной тебя. И не только. – Девушка-отражение смотрела на него, забавляясь. – У твоих развлечений есть последствия. Я видела её. Я говорила с ней. Она была здесь, в Зазеркалье – одна. Та часть её, которой дозволено оказаться тут, когда в путешествии не замешаны заклятия.

Побочные эффекты, подумал он без удивления. Следовало ожидать.

– Как? Когда?

– Когда она балансировала на грани.

– Что ты сказала ей?

– Не больше того, что ей можно было услышать, чтобы она не смогла ничего изменить. Чуть больше того, чем она могла понять, не зная истины. – Она пожала плечами – жестом, который он видел слишком часто, чтобы не узнать. – Не думаю, что я смогла бы повлиять на исход событий, даже будь у меня такое желание. Я знаю, куда ты приведёшь её – стало быть, этому суждено случиться, так или иначе.

Это тоже его не удивило. Он уже знал, что для душ времени не существует: ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, лишь непрерывное течение из одного в другое, замкнутое в бесконечный цикл рождения, умирания и возвращения. Для зазеркальных теней, появившихся как отзвуки этих душ, как след горячего дыхания на холодной стеклянной глади – тоже. И права на новое рождение и новое начало, милостиво стирающего живым память о прошлом, у них нет: тени вынуждены хранить воспоминания обо всех жизнях, что провели в подлунном мире их смертные двойники. Даже о тех, что ещё не прожиты или прожиты не до конца.

Эти встречи не могут его удивить, но веселят почти так же, как игры. Он, вырванный из привычного круга жизни и смерти, и она, никогда не жившая – лишь призрак, витраж, собранный из осколков чужого существования, – сведённые вместе иллюзией дружеской посиделки среди безликих теней, в таверне, которая сожжена шесть сотен лет назад…

– С другой стороны, ты всегда можешь просто рассказать ей всё, – предложила она вкрадчиво. – Вместо того, чтобы играть в злодея из детской сказки.

– Однажды я решил побыть откровенным. Ничем хорошим это не кончилось.

– Знаю. – Это прозвучало без досады, без удовольствия. Простое напоминание, что она помнит тот эпизод его жизни не хуже него, если не лучше. – Наверное, потому я и не могу тебя ненавидеть. Хотя должна бы.

– Ты в принципе не можешь ненавидеть. Даже меня. Чувства – для живых.

– Мне достались осколки. Эхо. Призраки того, что чувствовала и будет чувствовать она. Она тоже не сможет ненавидеть тебя… когда узнает то, что ведомо мне. – На этом месте она всё же поднесла к губам стакан, до того без дела покоившийся в пальцах. Настоящая ладонь за это время успела бы согреть напиток своим теплом, но в Зазеркалье не существовало таких понятий, как жар или холод. – Она может понять куда больше, чем стоило бы.

– Даже те муки, на которые я её обрёк?

– Наказание, что ты избрал для неё и себя самого, чудовищно, но справедливо – по её меркам.

Чего ещё ждать от этой девчонки… Будь она иной, он бы сейчас не знал её имени и не помнил её лица.

Так было бы лучше для них обоих.

– Справедливость – для Судей, – произнёс он, вспомнив ритуальные слова, миллион раз сказанные им и теми, кого когда-то он называл семьёй. – Я – карающий меч.

– Так не хочешь себя оправдывать?

– Такое невозможно оправдать. И нужды в этом нет. Я принял себя давным-давно со всем благом и злом, что творят мои руки, и пролитой кровью, и лиходейными помыслами, и ублюдскими делами.

Её стакан без единого звука опустился на призрачное дерево.

В следующий миг она уже оказалась напротив него, за стойкой, – и устремлённый на него взгляд зеркальной тени, в серебристых глазах которой он привык видеть что угодно, но не страдание, всё же его удивил.

– Что с тобой сделала вечность, – прошептала она, прежде чем мимолётно коснуться губами его лба.

Прикосновение едва ощущалось – словно на кожу на миг опустилась бабочка из хрусталя. Возможно, то и вовсе была лишь память о прикосновении. Когда-то он пробовал пленить здешних обитателей, только чтобы убедиться: лишь предметы в Зазеркалье могут обретать плотность. Не тени людей. В мире живых он нашёл способ даже тени сделать вещественными, а здесь…

Он мог менять свою реальность так, как требуется ему. Но не эту. Здесь он мог лишь договориться с ней, открывая возможности, недоступные другим.