Купель Императрицы

В те же дни, самочувствие Диомиды становилось все лучше. Капитан и другие офицеры не чаяли в ней души, и старались всячески ей угодить. Не отказываясь от знаков внимания, Диомида, между прочего, просила при каждой трапезе исключительно серебряные столовые приборы, а также – обожала принимать ванну с морской водой, предварительно согретой на солнце, что и делала раз или даже два в день, и для этого капитан предоставлял ей свои каюту и бадью. Но и среди офицеров заметно росло напряжение. Так, лейтенант Головачев предпринял неудачную попытку самоубийства. Впрочем, по прибытии третьего мая на остров Святой Елены, он все-таки довел задуманное до конца и застрелился, выстрелив себе в рот и изуродовав лицо. Позже, в ходе разбирательств, его действиям давали то политический окрас, то называли причиной – его ухудшившиеся отношения с другими офицерами. Однако перед смертью Головачев оставил несколько писем на имя Крузенштерна, а также – одно запечатанное, адресованное лично Его Величеству Александру Первому. Его посмертная просьба была удовлетворена. Забегая вперед скажу, что все письма – и письмо Диомиды, и письмо Головачева, и письма Крузенштерна и Лангсдорфа, которые изложили свою версию происходившего на борту Надежды – были вручены Императору. Ознакомившись с письмами, Александр сжег их. Их содержание осталось тайной. И нетрудно догадаться, что Император-таки пожелал видеть при дворе загадочную Диомиду, ибо, каковым бы ни было содержание ее письма, оно явно произвело на него сильное впечатление. А до того, как я уже сказал, третьего мая, Надежда и Фортуна, наконец, добрались до острова Святой Елены. Состояние обоих шлюпов было катастрофически плохим. Через несколько дней каторжного труда, приведя Надежду в должное состояние – и использовав для этого материалы с Фортуны, – было принято решение оставить второй корабль на рейде у острова. И причиной тому явилось не только его плачевное состояние, но и сильно сократившаяся численность команды Надежды. Тогда-то, с Фортуны и были сняты штурвал и колокол. И именно тогда Ратманов вступил в должность старшего помощника. Большая часть груза с Фортуны была перегружена на Надежду. А члены уже объединенной команды, под предводительством матросов Надежды, явились к Крузенштерну с требованием снять с корабля эту – как они выражались – девку, и оставить ее на острове, ибо, по их убеждению, все беды на борту начались с ее появления, и что корабль несомненно проклят. Они были готовы лично выкинуть Диомиду за борт, а то и вовсе растерзать ее на месте. Сама виновница бунта присутствовала при этом, так сказать, разговоре. И отвечала спокойно и гордо, как и подобает истинной леди, достойно выдерживая свирепые взгляды матросов: она признавала, что ее присутствие в сугубо мужской команде – пусть и невольно – пагубно влияет на командный дух. Согласная с готовностью принять свою участь, Диомида просила высадить ее где угодно, только не на острове Святой Елены, ибо, как говорила она: «сей остров не моей персоне означен». Капитан же, отвечая бунтарям дулом пистолета, напомнил им о достоинстве – коего до того старался в матросах не ронять, – и грозился застрелить каждого, кто посмеет тронуть хоть один волосок на голове гостьи. Другие офицеры, присоединившись к нему, напомнили бунтующим о чувстве долга, но, допуская, что таковое ими – животными в человеческом обличье – давно утрачено, грозили обезумевшим каторгой и эшафотом. Вынужденные подчиниться, матросы установили на судне свежие паруса, и, не дождавшись Невы – находившейся уже давно и далеко впереди, – Надежда, лишившись Фортуны, продолжила путь к родным берегам. Думаю, излишне говорить, что и остаток пути не прошел без происшествий и потерь.

– Но ведь все это могло быть совпадением – невольным влиянием. Не о том ли говорила Диомида? – вставил я, улучив паузу в рассказе наставника. – Три года в плавании. В любом долгом плавании, а в кругосветном и подавно, в команде могут происходить стычки и ссоры, бунты и мятежи. А в добавок ко всему – на борту появилась дама. На борту, как ты правильно сказал, где мужики три года не знали женщин. А болезни… всякое случается. Опять же, они миновали тропики: кто знает, что там в ту пору творилось? Извини, если говорю какие-то глупости. Я лишь пытаюсь быть объективным и увидеть во всем здравый смысл.

– Увидеть здравый смысл? – спросил Харон. – То есть, совпадение для тебя является весомым аргументом в пользу объективности и смысла?

Я пожал плечами и добавил:

– Я хочу докопаться до истины, вот и все. Например, Фортуна: я ведь не ошибусь сказав, что за кораблем никто не вернулся? Ведь в общеизвестной истории о нем нет никакого упоминания. Со всем должным уважением к реликвиям, – я указал на штурвал и колокол, – существовал ли такой корабль на самом деле?